Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Пушкин всегда хорошо относился к Идалии. «Полетике скажи, что за поцелуем ее явлюсь лично, а что-де на почте не принимают», – пишет поэт Вяземским и Карамзиным. И вот эта женщина становится его врагом, потому что поэт, обычно не пропускавший легкой интрижки, отверг любовь Идалии и даже посмеялся над ней. В отместку красавица подготовила на своей квартире свидание Дантеса со своей подругой.

Как пишет А. Арапова, чтобы предотвратить интерес любознательных, Полетика поручила П. П. Ланскому под видом прогулки около здания зорко следить за всякой подозрительной личностью. В. Ф. Вяземская, с которой Натали (как и сам Пушкин в прошлом) делилась всеми своими проблемами, рассказывает: «когда она (Наталья Николаевна – А. Л .) осталась с глазу на глаз с Геккерном (Дантесом – А. Л .), тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату, и гостья бросилась к ней». Такую же историю передает в своем письме барон Г. Фризенгоф, в будущем муж Александрины.

Натали снова ведет себя неосторожно и в разговоре с ревнивым мужем. Она рассказывает ему и о письмах барона Геккерна, и о свидании с Дантесом. Поэт раздражен не на шутку. Однако это не повод для дуэли, и даже для возмущения. Но вся ревность Пушкина направлена на красивого кавалергарда. В свете заговорили о связи жены поэта с Дантесом. В своих воспоминаниях гр. Соллогуб пишет: «Он (т. е. Пушкин. – А. Л .) ревновал к ней не потому, что в ней сомневался, а потому что страшился светской молвы, страшился сделаться еще более смешным перед светским мнением».

Однако поэту надо было опасаться не Дантеса… Гораздо опаснее для него было поведение царя. Увлечение монарха Натальей Николаевной давно уже для всех не было секретом. Сам поэт говорил Нащокину, что царь, как офицеришка, ухаживает за его женой. Пушкину было чего опасаться. Редкая женщина могла отказать самодержцу в его домогательствах, а многие были просто рады услужить монарху.

Поэт верил своей жене, но все же беспокойство его проявлялось: «И про тебя, душа моя, идут кой-какие толки, – пишет Пушкин жене. – Видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц». Надо было обладать большой смелостью, чтоб посылать такое письмо почтой, заранее зная, что его перлюстрируют и доведут до сведения «кого-то».

И Натали Пушкина, и другие красавицы-фрейлины и молодые дамы двора, по слова П. Е. Щеголева, «не только ласкали высочайшие взоры, но и будили высочайшие вожделения. Для придворных красавиц было величайшим счастьем понравиться монарху и ответить на его любовный пыл. Фаворитизм крепко привился в закрытом заведении, которым был русский двор».

В своей статье о «Разврате Николая Павловича и его приближенных любимцев» известный критик Н. А. Добролюбов писал: «Можно сказать, что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушений на ее любовь со стороны или самого государя или кого-нибудь из его августейшего семейства. Едва ли хоть одна из них, которая бы сохранила свою чистоту до замужества. Обыкновенно порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавнейшего государя нашего, и затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов».

Другая современница сообщала о дворцовых нравах следующее: «Царь – самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках; если он отличает женщину на прогулке в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, – о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестья».

«Николай Павлович был царь крепких мужских качеств, – пишет П. Е. Щеголев – кроме жены, у него была еще и официальная, признанная фаворитка фрейлина В. А. Нелидова, жившая во дворце, но и двоеженство не успокаивало царской похоти; дальше шли “васильковые дурачества”, короткие связи с фрейлинами, минуты увлечения молодыми дамами – даже на общедоступных маскарадах». Поэт знал о царе все, и то, что он увлечен немного Натальей Николаевной. Самая большая опасность грозила ему не от Дантеса, а от «милого» самодержца, взявшего на себя покровительство над поэтом. «Император и поручик играли одинаково зловещую роль в трагедии Пушкина», – пишет М. Яшин в своем исследовании «История гибели Пушкина».

У поэта скопилось векселей на 120000 рублей, он был должен даже своему камердинеру. Все ценности были заложены. Сколько раз Пушкин порывался бросить службу и уехать в деревню, но именно царь каждый раз запрещал ему совершить этот благотворный для его состояния шаг. Дела «Современника» шли хуже некуда, четверо детей, неудачи, легкомыслие жены в поведении с Дантесом, выжидательная, но настойчивая позиция царя по отношению к Наталье Николаевне.

Пушкин был готов к смерти. У кого он мог найти утешение в эти трудные минуты психологического стресса? Кто мог помочь ему хоть на короткое время забыть все трудности, обрушившиеся на голову поэта? Только женщина, любящая его, понимающая его творческую натуру, умеющая успокоить взволнованную душу!

Ею оказалась младшая сестра его жены, Александра Николаевна Гончарова, или как ее называли, Александрина, Азя. Пушкин еще и раньше выделял ее своей симпатий из общей, довольно чуждой ему гончаровской семьи. Он нежно ухаживает за ней во время болезни еще в 1834 году, когда Александрина только появилась в доме Пушкиных.

Она была симпатичной, бойкой, немного раздражительной, но веселой девушкой; любила поэзию, музыку, искусство, особенно стихи Пушкина. Еще в 1832 году она пишет в письме к брату Дмитрию: «Попроси ее (т. е. Натали. – А. Л .) попросить мужа, не будет ли он так добр прислать мне третий том его собрания стихотворений». В то же время Александрина не была чужда и различным удовольствиям, и, как пишет сама, «достаточно я наделала глупостей в юности». Что это за глупости, можно понять из другого письма к Дмитрию, написанному уже из Петербурга в 1834 году: «Ты пишешь, что в Заводе стоит полк; вот не везет нам: всегда он там бывал до нашего приезда в прекрасную столицу; три года мы там провели впустую, и вот теперь они опять вернулись, эти молодые красавцы, жалко».