Александр Етоев - Территория книгоедства

Пришвин по этому поводу вспоминает случай из своей жизни. В Елецком уезде летом 1917 года местный говорун Федька по прозвищу Большевик ормя орал на крестьянских сходках, призывая крестьян срочно поделить землю, уничтожить хозяйства людей зажиточных и забрать их добро себе. Так вот, этот самый Федька, когда увидел, что мужики не очень-то поддаются на его большевистскую агитацию, выдал им решающий аргумент:

– Не думайте, что наши враги – немцы, нет, германцыприятели наши, а враги наши англичане, нам с англичанамивоевать нужно, и тогда за нами двинется Индия… Земнойшар, товарищи, создан для борьбы, за нас индейцы, не робейте, индейцы с нами, а Индия еще больше России.

До того заговорил, – пишет Пришвин далее, – что хорошие степенные люди и те ошалели.

– Дружнее, товарищи, не робей, за нас индейцы.

То есть, если что, только свистни, и сразу на боевых слонах выскочит индийская кавалерия и затопчет к едрене фене контрреволюционную шушеру.

Косвенное подтверждение правды залотуховского романа дает давняя, 1918 года, статья Велимира Хлебникова «Индо-русский союз», где в пунктах-параграфах излагаются первоочередные задачи русско-азиатского братства. Вот некоторые из хлебниковских параграфов:

1. Общество ставит своей целью защиту берегов Азии от морских разбойников и создание единой морской границы.

<���…>

4. Пока во всех государствах пролетарии не взяли власть, государства можно разделить на государства-пролетарии и государства-буржуа.

5. К угнетаемым государствам относятся великие народы материка Азия (Китай, Индия, Персия, Россия, Сиам, Афганистан).

<���…>

8. Из пепла великой войны родится единая Азия.

Далее, отдельно, вне пунктов:

Начиная нашу жизнь, мы вырываем Индию из великобританских когтей. Индия – ты свободна!

Значит, если однажды Индия помогла большевикам победить, то и большевики в ответ, в качестве благодарности за победу, вполне могли отправить на помощь братьям-индусам секретный кавалерийский корпус.

Пародировать можно все – походку Чаплина, манеры Лайзы Минелли, папину привычку гасить окурок о каблук ботинка ленинградской фабрики «Скороход».

Хорошее и плохое, круглое и квадратное – любой предмет, одушевленный или стремящийся таковым стать, любое действие и явление, любая мелкая летучая тварь, вьющаяся возле нашего тела и стремящаяся выпить остатки соков, питающих наш ослабленный организм, – заслуживают того, чтобы быть осмеянными, как трактует понятие пародирование словарь иностранных слов.

Главное, чтобы сделано это было весело и со вкусом, иначе пародия в лучшем случае превращается в шарж, а в худшем – в грубое обезьянничанье, чреватое скандалом и мордобоем.

Однажды ночью, мучаясь зубной болью, Паскаль, чтобы как-нибудь от нее отвлечься, вспомнил математическую задачу, не решенную на ту пору никем. В ту же ночь он находит ее решение и излечивается от зубной боли. Паскаль не собирается публиковать свои выкладки и пути решения, но его покровитель, герцог де Роаннез, настаивает на этом, причем делает главный упор на то, что публикация работы будет сильным ударом по атеизму. Паскаль упорствует, но в результате соглашается на следующий компромисс: они с герцогом объявляют конкурс, что если кто-нибудь за полтора года найдет решение этой задачи, то победителю вручат шестьдесят пистолей, немалые по тем временам деньги. Решения не нашел никто, и тогда вся призовая сумма пошла на издание математического труда самого Паскаля.

Подобных легендарных историй про знаменитого французского мистика и ученого-математика XVII века много. Паскаль вживую беседовал с Иисусом Христом и оставил после себя запись этой беседы. Чтобы умертвить плоть, Паскаль, подобно житийным отцам-пустынникам, надевал себе на голое тело железный пояс с шипами внутрь и, когда в голову приходила пустая или плотская мысль, ударял себя кулаком по поясу, и тело уязвлялось шипами. Ученый боготворил собственную болезненность и считал ее даром Божиим, поскольку она отвлекает от земной суеты. Знаменитые Паскалевы «Мысли» были собраны из отдельных записей, которые вел ученый в промежутках между приступами жутчайшей головной боли.

По сути, фигура Блеза Паскаля обладает всеми чертами святости, необходимыми для причисления великого французского математика к лику святых. Я не знаю католических святцев – может быть, так и есть, и Паскаль действительно поминается в них как святой. Неважно – человек он достойный памяти, и «Мысли» его до сих пор являются лучшей книгой, оставленной нам в наследство.

Странная эта дама – массовая культура. Ее любят все, но сама она отбирает строго. И ходить у нее в фаворитах получается не у многих. Почему же так подфартило Пелевину? Мода? Да. Но мода не главное. И Букер, который в свое время так и не достался его «Чапаеву», ни при чем. Массовому читателю что Букер, что Антибукер – одна мура; массовый читатель ни о первом, ни о втором не знает.

Может быть – стиль, язык?

Язык у него несложный, во всяком случае – не всегда, так что голову ломать не приходится, а это уже немалый плюс. Но пишут же и хуже Пелевина, однако народными кумирами не становятся. И темы его сочинений – ну странные, но кто же сейчас не пишет странно? Только ленивый.

Читаешь и удивляешься – ведь ничего нового Пелевин литературе не дал, все это было, было – у тех же Борхеса, Кастанеды, Дика, а до них – у старых китайцев. Перенес на русскую почву, дал русские имена, поменял антураж, детали… В чем же тогда секрет его популярности?

Может быть, в том, что Пелевин – первый из нового поколения писателей, принявший и применивший в жизни своей и творчестве один из главных постулатов буддизма: мир, который нас окружает, не более чем иллюзия, наваждение, создание чьей-то фантазии, уродливой ли, прекрасной, но чужой и подчас не созвучной с внутренним нашим «я»? И решивший, вдохновленный идеей, сам стать таким творцом, меняя миры и лица населяющих эти миры существ?

Но по сути, каждый писатель – в той или иной мере буддист, раз строит собственные миры. И массовому читателю до буддийской теории с практикой такое же далекое дело, как до Букера с его антиподом. Следовательно, Пелевин не нов и в этом?

Вот тут не будем спешить.

Что такое канувшая в небытие эпоха, которую мы называем советской? Во-первых, и пожалуй что в главных, это идея, которую навязывали нам сверху. Иллюзия, которую творили другие, в которую люди активно или пассивно верили, с которой большинству из них трудно и страшно было расстаться.

Тремя абзацами раньше мелькнуло слово «существ»; внешне оно вроде бы выбивается из контекста фразы: раз лица, так уж лица людей. А «лица существ» – ни слуху непривычно, ни глазу. Но это не оговорка. Мир, который творили за нас, с точки зрения самих творцов, населен был именно существами, а не людьми. Мы не существовали для них в реальности; мы снились своим творцам, как и мир, в котором мы жили.