Александр Етоев - Территория книгоедства

Уэллс занимает в пространстве моей библиотечной жилплощади не скажу, чтобы место главное, но, в общем-то, вполне комфортабельное – на полочках ближе к свету красной планеты Марс, которая порою заглядывает с темных петербургских небес в окна моей квартиры.

Конечно, другие авторы, в силу своей литературной специфики, занимают места обширнее. И другие предметы тоже. К примеру, чучела летающих крокодилов, от которых впадает в страсть мой товарищ писатель Вячеслав Курицын. Или книги Льва Шейнина, чей роман «Военная тайна», все семьдесят четыре издания, занимает в моей коллекции заслуженное второе место. Первое досталось… молчу, оставлю эту тайну неразглашенной.

Мой Уэллс – любовь старая. Я влюбился в этого автора, когда давно, в 1959 году, на сэкономленные, не помню на чем, едва не первые свои карманные деньги купил роман о докторе Кейворе и его экспедиции на Луну. «Первые люди на Луне» – это было событие важное, потому что именно с той поры началось мое путешествие в мир фантастики. Путешествие продолжалось долго. С того самого блаженной памяти 1959 года и примерно по начало 70-х, когда я понял, что эта литература – всего лишь малая дистанция жизни, которую мне необходимо пройти.

Я не предатель детства. Я читал фантастические романы, как до этого волшебные сказки, чтобы понять одно – почему желаемое с имеемым разделяются Китайской стеной, почему мечта и реальность не соприкасаются в настоящем. Я, ей-богу, плакал, как обреченный, когда в 1960 году, прочитав роман Мартынова «Звездоплаватели», сидел в убогой трубе из железобетона (в районе меняли трубы), представляя себя летящим в межпланетном ракетоплане на Марс, и вдруг понял, что мир полетов одинаково равен смерти, потому что «сейчас» и «завтра» в этой жизни не соприкасаются.

Мне было тогда семь лет. Слезы высохли скоро.

Уэллс. «Похищенная бацилла» – так называлась книжка. Обложки не было, помню внутри картинку – мертвый человек на полу и цветок, выедающий тянущимися ростками глаза этого человека. Орхидея. Лет через тридцать, влюбившись в Чейза, Стаута и компанию, я уже вполне понимал, откуда тянутся их орхидейные приключения.

Герберт Уэллс был альфой.

Бетой, гаммой и прочее были все его бессчетные продолжатели – бесталанные или талантливые, неважно. Первый ход в литературе делал Уэллс.

Западных продолжателей знаю мало.

Наших было без счета. Вот, навскидку.

Несколько рассказов у Куприна.

Марсианские социалисты Богданова, высосавшие из красной планеты все ее природные соки и теперь раскатывающие губу на пока еще не высосанные земные.

Альтернативные марсиане Толстого. Этому отдельная благодарность за образ красноармейца Гусева. И толстовский же инженер Гарин.

«Труба марсиан» Хлебникова («ПУСТЬ МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ РАСКОЛЕТСЯ НА МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ ИЗОБРЕТАТЕЛЕЙ И МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ ПРИОБРЕТАТЕЛЕЙ»), в приложенном к которой приказе (Приказ II) Уэллс как почетный гость приглашается в Марсианскую думу «с правом совещательного голоса».

«Пылающие бездны» Муханова, совершенно безумное сочинение, где вконец осатаневшие марсиане лишают атмосферы Луну, выпаривают лучом «фелуйфа» наши Тихий с Атлантическим океаны, а также обращают в первоматерию принадлежащие Земле планетоиды. Недалеким уэллсовским осьминогам до такого и с похмелья бы не додуматься.

«Роковые яйца» Булгакова. Вспомним Шкловского: «Как это сделано? Это сделано из Уэллса». А конкретнее, из «Пищи богов». Только в «Яйцах» «вместо крыс и крапивы появились злые крокодилы и страусы».

«Туманность Андромеды» Ефремова, полемический ответ на мир будущего, описанного в «Машине времени» (ударим оптимизмом по пессимизму!).

Список можно продолжать в бесконечность. Вехами на этом пути будет и бесспорная классика («Второе нашествие марсиан»), и беспомощная бледная немочь вроде повести «Внуки Марса» и романа «Марс пробуждается».

Несколькими строчками выше упомянут роман Уэллса, который как ни один другой тешил его писательскую гордыню. Еще бы, автор «Машины времени» опередил самого Эйнштейна с его теорией относительности и парадоксом обратимости времени.

В книге, в ее начале, разворачивается долгое рассуждение об измерениях пространства и времени. Вот что меня в нем покорило. Оказывается, мое бренное тело, по мнению большинства людей способное перемещаться физически лишь в трех пространственных измерениях, может путешествовать и в четвертом.

Четвертое измерение – время. И машина, то есть тот механизм, который это дело осуществляет, перемещая нас по дороге времени, – скрывается в нас самих. Наше духовное существо – вот что это такое.

Сам Уэллс подробности опускает, но суть идеи, я полагаю, в следующем. В каждом из нас таится некая микроскопическая частица от бесконечного и безначального существа, которое одновременно присутствует в прошлом, настоящем и будущем. Не называю его имени всуе, но не сложно догадаться, о ком я.

Остается придумать способ заодно с духовной начинкой, втиснутой в оболочку тела, переносить вперед и назад во времени и саму нашу телесную оболочку.

Уэллс придумал, как это осуществить, и отправил своего Путешественника в печальный мир будущего планеты.

Хотя, по мне, так машина времени – палка о двух концах. То есть штука вроде бы нужная вроде скатерти-самобранки и его величества коммунизма. Но если разобраться по существу, нужна она в первую очередь коллекционерам и спекулянтам. Впрочем, между первыми и вторыми бывает трудно провести грань. Нормальному человеку в прошлом делать практически нечего. Там опасно. Про будущее и разговора нет – сам Уэллс дал убедительные примеры остывающей и задыхающейся Земли и агонизирующего рода людского.

Сразу вспоминаю историю, случившуюся со мной в начале 80-х. Мы с приятелем поехали в Белозерск, старинный город на севере Вологодской области. А под городом есть тюрьма, знакомая, я думаю, каждому по фильму «Калина красная». И как раз в те дни, когда мы там оказались, из тюрьмы сбежали двое заключенных. Мы с приятелем об этом не знали. Теперь представьте следующую картину: идут по тихой провинциальной улице двое незнакомых хмырей и спрашивают у проходящего мимо местного что-нибудь вроде: «Как пройти в библиотеку?» Ясен перец, местный принимает нас за злодеев, тех, что совершили побег, и с перепугу рвет куда-то через кусты. Мы думаем, человек больной, спрашиваем у кого-то еще, и история повторяется. Все, к кому мы ни подходили, шарахались от нас, будто от прокаженных. Хорошо, не навалились гуртом, не повязали и не доставили куда следует.

И это в наше, вполне мирное, время. Чего уж говорить о бдительности народа во времена военные. Попадешь, например, на машине времени в боевой 1943 год, когда бдительность среди населения достигала высот космических. И все, и пиши пропало – не видать тебе любимого настоящего, хоть волком вой.