Мариан Ткачёв - Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

«Диктатор», «диктатура» – слова эти сегодня то и дело срываются (в туманно-благожелательном контексте) с языка иных наших политических витий. Но ведь история не раз уже выносила свой приговор. Сгинули фюрер, дуче и каудильо, наш Генералиссимус и, вспомним Александра Трифоновича Твардовского, «его китайский вариант». Однако, словно демоны из театральной машинерии, выскакивают в более или менее экзотических странах женерали-свободолюбцы (бывает и нижние чины), цивильные мужчины с университетскими дипломами, и сразу – в отцы нации, само собою, ради всеобщего блага, а иногда и социалистического рая. Кое-где диктатура становится семейным промыслом, наследственным институтом – даже в странах, величаемых народной демократией. Слава Всевышнему, человечество вроде стряхивает с себя реликтовый кошмар. Поредели ряды тиранов в Южной Америке, в Африке да и в Европе. Впервые объединилось против агрессии и насилия большинство мирового сообщества, нанеся тяжкий афронт «собеседнику Божьему» Саддаму Хусейну, любимцу наших чаятелей «железной руки». Однако же, усидев на вершине власти, он тотчас опять учинил народу кровопускание. И зазмеились слухи: отыскались-таки радетели, готовые помочь Хусейну и восстановить его военную машину. Точно так же – не без попечительства «добрых дядей» – все еще ратоборствует в многострадальной Камбодже вурдалак Пол Пот.

Диктатура особенно бесплодна в сфере духа. Вот и на далекой Глюэне – вернемся к предмету анализа – предержащим властям пришлось обратиться за интеллектуальным пособничеством к ненавистному им залетному землянину. Человек с Земли предложение отверг. Но верю, и на самой Земле, и в родном отечестве найдется все больше и больше людей, твердо говорящих «нет!» тирании под любой личиной.

Разумеется, я не склонен видеть в художественном произведении простую проекцию социальных коллизий, но первотолчок, особенно в сатире, часто исходит от них. Второй рассказ Мариана Ткачёва «На дистанции» – фантасмагория (где мне, фантасту, явственно видятся наши «цеховые» приемы). Здесь тоже как бы доведен до логического завершения конкретный аспект «реальной политики» – расстановка кадров, тех самых, которые – по Генералиссимусу – «решают все». Знаю, нет в Москве издательства «Красота», где происходит действие рассказа. И, наверно, ни в одной из столичных книжных фирм не директорствует более патентованный коновал. Но сколько за долгие годы литературной работы навиделся я профанов, ничтоже сумняшеся державших в длани бразды издательской колесницы! Подобно директору «Красоты» Хрустякову, взирали они на изящную словесность «сквозь призму коня». И так же, как в «Красоте», пели им аллилуйю иные «остепененные» искусствоведы. Но самое страшное даже не тягостный урон, наносимый коневодами книгоизданию. Я вижу в рассказе аллегорический образ Государственного Ведомства, перемалывающего с хрустом людей, их судьбы. Заезды, опять заезды, барьеры, повороты – и сердце человеческое, не выдержав, разрывается. Тут, пожалуй, одна из причин общественного протеста против ведомственного засилья, призывов к реформам, компетентному руководству. Увы, по всему судя, «административный бег» в эмпиреях власти продолжается.

Были (и остаются) у отжившей свой век бюрократической иерархии и всей нашей прежней системы ценностей литературные адепты, гимнопевцы. И из третьего ткачёвского рассказа «Всё ж силу слов пусть борет сила слов» я не без удовольствия узнал, какая судьба ожидает в сияющем будущем (о коем мы столько пеклись когда-то) лживые опусы, Ложный пафос. Прекрасна, на мой взгляд, идея Экстремального межгалактического трибунала, слушающего литературные дела. Нет, это – не судилище над авторами, что было бы в духе наших литпатриотов. Высокий суд беспристрастно и скрупулезно отбирает шедевры для хранения в Вечном Депозитории – духовной сокровищнице межзвездного сообщества цивилизаций. Здесь они доступны для обитателей ближних и дальних галактик, даря братьям по разуму счастье соприкосновения с Красотой, способствуя познанию и расцвету великого Искусства Слова. Никчемным, как проколотые воздушные шары, предстают перед трибуналом современный квазиклассик Юрий Кузьмич Мещерзанцев, его собрат по перу Побиек Протуберанский. Я ощутил бы даже некоторую неловкость за человечество, не пригласи наш автор на заседание и не представь он слово землянину Юсту Солину [25].

Кстати, само появление на вселенском ареопаге представителя земной цивилизации четыре тысячи (!) лет спустя, с головой выдает автора как убежденного оптимиста; пессимисты, чьи ряды множатся день ото дня, дружно предрекают Земле скорую гибель. Разоблачает он себя и в двух одесских рассказах – светлых, мажорных по своему настрою. Первый – «Письмо Татьяны» (в названии скрыта любезная автору книжная реминисценция) – знакомит нас с двумя маленькими мальчиками: так сказать, лирическим героем, сиречь самим автором, и Борисом – он, как правдиво указано в тексте, теперь знаменитый физик. Для меня их детство притягательно своей духовностью. Иначе не назовешь приобщение к книгам, музыке, театру и ощущение красоты слагаемых окружающего их мира: летних ли цветов, синего дельфтского фаянса или старинного фортепиано, парадной лестницы несравненной Одесской оперы, Приморского бульвара… Их мир полон добра:, всеохватная материнская нежность, строгая доброта бабушки, старомодно изысканная сердечность М.М., братская привязанность мальчуганов друг к другу… Этой духовности и добра хватило потом на долгие годы опасностей, лишений и тягот, потому что вскоре началась война с фашистами.

А сколько ребячества в повадках и поступках персонажей последнего рассказа – капитана Без-енко, истребителя, чудовищ, и его меланхолического приятеля. Перед нами типичная одесская история с футбольной горячкой в центре повествования. Мариан Ткачёв – великий знаток этой игры. В свое время он написал предисловие к роману турецкого сатирика Азиза Несина «Король футбола», где провозгласил примат южного (читай – одесского) стиля – иррационального и неистового. Есть в истории о капитане Без-енко и другие освященные традицией приметы: непринужденное (и уточним – безвредное) бахвальство, доверчивая красотка, постоянные уличные киносъемки, жареная камбала… И изложена она – тоже по традиции – тем самым «неправильным» языком, приводящим в ярость блюстителей филологической девственности.

Здесь будет уместно окончательное разоблачение нашего автора: да, он родился и вырос именно в Одессе. Отсюда конечно же присущая его прозе ирония – всеобщая черта одесситов. Виной ли тому южное солнце – жгучее и лукавое? Винноцветное море? Или длящееся который уж век здесь, на благодатном прибрежье, смешение разных кровей, наречий, нравов – реакция, рождающая самые острые, легковоспламенимые свойства человеческой натуры? Помнится, Мариан Ткачёв как-то в запальчивости утверждал, будто Вавилонскую башню строили поначалу в Одессе.