Людмила Захарова - Каким он был. Роман о художнике

© Людмила Захарова, 2017

ISBN 978-5-4485-3226-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дама, имя которой он не открыл, улыбнулась. Не робко, но беззащитно. Почему был? Она улыбалась, взирая ребят, задающих неуместные вопросы. Они, примостившись напротив, вглядываются в свет и тени, не замечания ее молчания. Затылок в забытых волнах старинных причуд опустился на спинку кресла. Затяжной взгляд в окно, словно там может что-то происходить (… все уже произошло), сбивает пыл охотников со следа. Поворот головы, вяло упавшая шаль. Она качнулась навстречу, но не тронула чашку, только чуть отодвинула блюдце, не пролив кофе. Звон серебра застыл в ожидании… Каким ты был? Она улыбнулась в ответ открыто и грустно.

– Живым. Отчаянно живым. Не спешите нас хоронить.

– Ваши портреты, Ваши лики… Вас не трудно узнать. Здесь доказать не сложно. Но имя? Почему только «Мадам» или «Незнакомка»? Вы были дружны? Он называл Вас по имени?

– Да… пожалуй. По имени и отчеству.

– Столько каверзных историй дымится в связи с его работами. Вы читали? Это вымысел? Какого рода ваше знакомство? Вы были дружны? Состояли в отношениях?

– Как вам удалось найти меня?

– Чистая случайность.

– Вы так уверены, что опубликованные «Неотправленные письма» адресованы мне?.. Это ваш первый сюжет?

– Да, – юноши смутились…

Человек, переживший трагедию, известный и популярный, становится мишенью в самый жуткий момент своей личной жизни. Пища ни для ума, ни для сердца. Пища для зрителей, алчущих приобщиться к искусству. Корень – искус. Кому дано – право утверждать, что кто-то уже пережил что-то, кого-то, что потеря восполнена, что все уже в прошлом? Ты оградил меня от ослепительного света своей славы, скрыв имя, ибо мы всегда бесконечно одиноки, как в рождении, болезни, смерти, творчестве. А портреты… что ж, их множество. Привычка между крупными заказами возвращаться к неоконченному. Легко они продавались. В них будни, в них нет романтики. Привычное место в мастерской – на мольберте…

– Случилось так, что он не с нами, не здесь… И все чаще говорят о нем, только как о портретисте, словно ничего хорошего не создавалось в бывшем Союзе.

– Позировала я крайне редко, были тяжелые времена в переходный период в России. Я подрабатывала в Строгановке. Позировала крайне редко. Он всегда был занят, был нарасхват, всегда торопили. Вас это интересует? Вряд ли я чем-то помогу вам. Есть каталог его работ…

– Очень грустно говорить об этом, названия картин малопонятны… Получается, что в письмах он взывает к портрету?..

– Я не столь пристально отслеживала продвижение его продукции, – есть близкие, я к ним не отношусь. Уберите вспышку, к пятнице, возможно, что-то набросаю по вашей теме. Это не будет сенсацией, уверяю вас. Я не получала таких писем.

– Так они же «неотправленные».

– Я провожу вас, не спешите… Всего доброго.

Театр взглядов и улыбок. Затейливая игра воспоминаний. Что они хотели услышать? Узнать? Жизнь Тимея? Вот она – собрана в каталоге. Разве можно добавить что-то, не имеющее отношения к нашумевшим выставкам? Глупость, забавную детскую наивность творящего? И вот вам сказка, легенда, миф, трагедия. Стоят ли описания бытовые дрязги? Подобрать для мальчишек сотню прилагательных по словарю? Каким он был?.. Высоким, худым, огромным, невзрачным, бледным, уставшим, иногда загнанным, нахлестанным, потерявшим деньги и документы, даже побитым однажды.

Почти депрессия, от голода кружится голова. Высыпает все, что осталось по карманам, вылавливает жетон на метро, исчезает, забыв ключи. А завтра ждет в машине, невозмутимо поедая бананы, самонадеянно рассчитывая на то, что я почувствую, как он меня ждет с добычей в клювике. А меня нет, я сплю дома, привычно закрыв мастерскую. И телефона тоже нет. О чем мы думали? О чем могли говорить? Что Бог наказывает нас за чрезмерную щепетильность, за обилие неинтересных заказов и расходов, за лишнее напряжение, что во вред творчеству. Всегда. Вдохновенный, умный, сильный, казалось, неиссякаемый…

А после. Просто перевоплощение. Очередная новая жизнь. Щедрая бездонность непроницаемой души. Естественный рост незаурядной личности. Всего лишь.

– Занудно-вежливый, – парирую его замечания, едва начинает надоедать менторский тон преподавателя. Безумно-интересный и замкнутый. Зачем спустя годы обрушивать шквал откровений в письмах так, что все события обернулись вверх дном. А просто мир перевернулся, и все встало на свои места, но как раз места обитания для нас и не было. Нигде. Никогда. Что тут исправишь… Ничего. Совсем ничего.

Развод? Просто переезд. Пустота и отсутствие времени. Убытие. Легкая депрессия страсти, вспыхивающей после, беременность Антошкой. Музыкальные иллюстрации разлуки навертываются слезами почти безболезненно. Я слежу за стрелками на циферблате, что само по себе бессмысленно, ибо все бесконечность. И застывший взгляд, блуждающий по оледенелым веткам за окном, ничем не ограничен. И можно предположить листья на обоях живыми, в них затерялись наши встречи.

Далекий 1987 год. Частная коллекция. Но разве мы были? Мы есть и будем, будем жить, чтобы не случилось. Всего в избытке. Так мы жили тогда. А в том времени недеяния или безвременья зародилось нечто. Загадочное притяжение, уже не требующее реального сближения. Странная линия, разделившая прежний уровень общения от будущих синхронных бедствий, не оставивших мест для обид или непонимания. Достаточно слов и умолчания по телефону, быстрого взгляда на людях. Поиск мастерской, деньги-деньги-деньги, удушающая теснота, ремонт и прочие тяготы, распри с благоверными и детьми, немного юмора и обещание светлых дней. Переждать-пережить. Ненасытная пустота, съедающая силы.

Сколько это длилось? Ровно столько, чтобы привыкнуть к неизбежности понимания происходящего ничего – космическое крошево мыслей, настигавших нас одновременно. Мертвенная бледность и оледенелые ветки? Где он увидел их? В Париже, Берлине? В моем окне? Только сон обретает зазубренные контуры правдоподобия, напоминая о подобии жизни утром. Догадываешься: поздно, ибо реальность дня укоряет заброшенными делами и скоро вечер. Ничего не успеть, не переделать – поздно… Увиденное во сне не уместить в рамки нашей реальности, в рамки будней. Обыденность отодвигается. Неизвестность превращается в надежды, несбывшиеся мечты. Но никто об этом еще не знает. Мы живы. Мы живем-ждем – чувствуем друг друга через стену, через тысячу верст. Мы игнорируем отчаянное осознание ненасытной пустоты в сердце, созерцая несовпадения. Несколько слов по телефону: «Переждать и еще, и еще немного переждать».