Мариан Ткачёв - Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

– Я пишу книгу о диковинах космической фауны, – отвечал я дегустатору. – Меня заинтересовали ваши осьминоты.

После «ваших осьминотов» он протестующе поднял руку, как бы напоминая: нет-нет, они не являются ни родней его, ни собственностью; и торопливо сказал:

– Но, как видно из наведенных нами справок, вы никогда не занимались научной деятельностью и не опубликовали ни единого труда по зоологии.

– Вы правы, меня интересуют лишь некоторые стороны жизни животных. Точнее – комические стороны. Я своих зверушек всегда очеловечиваю. Это заметили даже критики.

В глазах дегустатора мелькнуло нечто похожее на торжество.

– А какова, собственно, цель такой книги? – спросил он.

– Цель?.. Н-ну, развлечь читателя. Насмешить его, если угодно.

– Угодно… Стало быть, вы не отрицаете – конечной вашей целью является смех? – Дегустатор весь напрягся.

«Сейчас, – подумал я, – позвоночник его зазвенит, как струна». И ответил:

– Нет, не отрицаю. И не только конечной, но и начальной тоже.

– Миллион лет!.. – высунув длинный фиолетовый язык, Эсдэкр облизнул губы. – Это первый в моей практике случай, чтоб человек вот так – с ходу – во всем сознался! Остается лишь кое-что уточнить, детали…

– Слушаю вас, – отвечал я в полном недоумении.

– Когда вы смеялись в последний раз?

– Я-я… право н-не помню.

– А мы вам напомним. В последний раз вы смеялись вчера, в два часа пополудни, не так ли?

– М-м… Пожалуй…

– Прекрасно! И с кем вы смеялись?

– Э-э, – забормотал я, почуяв неведомую беду.

– А мы вам и тут поможем. Вы смеялись с членом Академии Всех Возможных Искусств Кьяром.

– Но-о…

– Не увиливайте. От фотоглаза никому не скрыться. У академика Кьяра улыбка превысила дозволенный «оскал учтивости» на целых восемь зубов.

Я оторопело взглянул на него.

– Извольте полюбоваться…

На стене зажегся экран: в номере отеля я наливал художнику вино и что-то оживленно ему рассказывал. Слушая меня, он улыбался грустной еле заметной улыбкой. В нижнем углу экрана вспыхнуло табло с цифрами.

– С лауреатом все ясно, – бодро продолжал Эсдэкр, – четыре секунды смеха по хронометру. Нас интересует мадам Кьяр. Фотоглаз, увы, ее проморгал, а звукозапись нечеткая, потому что вы говорили слишком громко. Не вздумайте обманывать, это бесполезно! Вспомните, смеялась мадам вместе с мужем или не смеялась?

– Нет.

– Вы уверены?

– Уверен…

– А их сын Глукк шести лет?

– Нет, и он не смеялся.

– Вы уверены?

– Уверен. Он плакал, потому что ему не дали вина.

– Вообще-то на фонограмме есть детский плач. Но бывает и смех сквозь слезы. Недурная форма конспирации, как по-вашему?

– Не знаю.

– Не знаете чего?

– Ничего не знаю.

– Бросьте, вы гораздо умнее, чем кажетесь!

– У меня это – врожденное.

– Хм… Ну а с кем вы смеялись до отъезда в заповедник.

– До отъезда я хохотал в одиночестве.

– Неправда!..

Снова вспыхнул экран. Я показывал двум глюэнским писателям свои старые карикатуры. Они ухмылялись – тоже чуть заметно, но все равно шире, чем узаконенный «оскал учтивости», сказал дегустатор.

– Сколько раз они смеялись?

– Я не считаю это смехом!

– Хорошо. Сколько раз они делали то, что вы не считаете смехом?

– Один-единственный.

– Неправда!

И опять засветился экран… Я покрылся холодным потом.

– Над чем они смеялись?

– Я не могу назвать это смехом!

– Ладно… Над чем они делали то, что вы не можете назвать смехом?

– Они… Я думаю, над моими карикатурами.

– Карикатуры, это вон те рисунки?

– Да.

– А что в них смешного?

– Видите ли, карикатуры и рисуют-то, чтобы смешить людей.

– Почему вы не заявили о них на таможне?

– Я предъявил свой багаж для досмотра.

– Да, но вы не указали, в чем их назначение. И таможенники решили, это – реалистические изображения землян. В протоколе прямо сказано, – он взял со стола какой-то листок и прочитал вслух: – «Портреты землян, индивидуальные и групповые, архитектурные пейзажи»…

– Моя вина, если у ваших таможенников нет чувства юмора?

– У них есть все чувства, положенные мужчине и офицеру! – Дегустаторский голос постепенно наливался металлом. – Вернемся-ка лучше к делу. От души ли смеялись ваши собеседники?

– Что такое вообще душа? Я атеист.

– Не надейтесь сбить меня с толку! Ставлю вопрос по-другому. – Он постукивал костяшками пальцев по столу в такт слогам. – Ис-крен-не ли сме-я-лись ва-ши со-бе-сед-ни-ки?

– Я не считаю…

– Хорошо, – перебил он. – Искренне ли они делали то, что вы не счи…

– Черт подери! – заорал я. – Землянин я! Понимаете, зем-ля-нин! И не знаю ваших порядков! Объясните наконец, в чем дело?

– Что ж, – сказал Эсдэкр, – теперь можно и объяснить. Год назад у нас началось всеобщее публичное обсуждение законопроекта о реформе смеха.

– Ничего не слыхал об этом.

– Разумеется! Все публичные обсуждения у нас всегда проходят тайно. На время обсуждения смех был объявлен нежелательным, и гражданам вменялось в обязанность от него воздерживаться. А две недели назад законопроект был утвержден и обрел юридическую силу.

– Но я сидел в заповеднике и ничего не знал!

– Они знали.

– Это же я, я их смешил! Понимаете – Я?!

– Каждому – свое. Вы за подстрекательство к смеху подлежите немедленной высылке.

– Скажите, – силы меня покидали, – что вы имеете против смеха?

– Имею! – возмутился Вург. – Я вообще бессребренник! Просто смех, как и любая реакция индивидуума, должен быть коллективным. – Он говорил резво, будто по писаному. – Представляете, если люди станут смеяться над чем угодно, с кем вздумается и когда попало?! Само собой, мы консультировались с наукой и знаем, смех способствует важным биохимическим процессам в организме. Закон гарантирует каждому необходимую дозу здорового смеха. Но это уже качественно новый смех: во-первых, он узаконенный, – Вург загнул палец, – во-вторых, – организованный, и, в-третьих, как бы это вам объяснить… У нас нет разрыва в смехе между разными слоями народа. Простой рабочий смеется теперь по тем же дням, в те самые часы и ровно столько же времени, сколько министр или сам Великий Гордр.

– В те же часы… и ровно столько?..

Да. Два раза в неделю, в восемь часов вечера, по всей Глюэне проводится Всеобщий порыв смеха. Смех – индивидуальный или коллективный, осуществляемый в любое другое время – незаконный и карается со всей строгостью. – Он внушительно посмотрел на меня. – Что представляет собой Всеобщий порыв смеха?.. Перед началом Порыва народ выходит на улицы – все без исключения. Появляется смеющийся лик Великого Гордра. Люди приступают к смеху, каждый мо…

«Нет, – почувствовал я, – больше не выдержу!» И встал. Дегустатор запнулся, потом сказал: