Мариан Ткачёв - Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

Поэт сказал: «…большое видится на расстоянии». В принципе это верно. Однако уже сейчас, когда мы еще не привыкли говорить о Марике в прошедшем времени, можно утверждать: он был одним из самых талантливых представителей отечественной школы художественного перевода вообще, независимо от того, о переводах с какого языка ни шла бы речь…

До сих пор и дети, и взрослые обожают переведенную им сказку То Хоая «Приключения кузнечика Мена». Список переведенных книг впечатляет: Нгуен Хонг «Воровка», Нгуен Динь Тхи «Вперед, в атаку!», Тхань Тинь «Капли морской пены», Ван Линь «Дальние края» и, разумеется Нгуен Туан, в том числе том избранных произведений, вышедший в нашей стране еще при жизни классика.

Потому в писательских и вообще творческих кругах Вьетнама имя Ткачёва – настоящая легенда, владеющие русским языком вьетнамцы называют его исключительно по имени-отчеству – «Мариан Николаевич» – хотя произношение этих слов дается им далеко не просто. Разумеется, авторы, ставшие близкими друзьями, были с ним на «ты».

Надо сказать, что скромный, не по современному вежливый и обходительный Мариан бывал чрезвычайно упорен и настойчив в привлечении тех советских писателей, кто побывал в годы «той» вой-ны в сражающемся Вьетнаме, к работе Совета по вьетнамской литературе, который он же создал и которым руководил. В том числе, к примеру, такого маститого, как Константин Симонов. С его сыном Алексеем, известным кинорежиссером, а ныне президентом Фонда защиты гласности они стали ближайшими друзьями.

В Литературном институте Ткачёв вел занятия с вьетнамскими студентами, стажерами и аспирантами. Обычно таковых было четыре-пять человек, но на его семинары приходили и другие вьетнамцы из различных московских вузов, а также некоторые сотрудники посольства и торгпредства. По его приглашению я, как и некоторые другие коллеги, провел в разные годы несколько таких семинаров – в основном о военной и приключенческой литературе.

Недавно в Москве проходил слет иностранцев, закончивших советские вузы, кто десять, а кто и сорок лет назад. Один вьетнамец, уже немолодой писатель, позвонил мне – помнит, оказывается, эти организованные Ткачёвым встречи.

Число друзей Ткачёва и его личный авторитет в Индокитае просто не поддаются измерению. В этом не раз я мог убедиться лично: мне довелось бывать вместе с ним и во Вьетнаме, и в Лаосе, и в Камбодже.

Марик обожал классика вьетнамской литературы Нгуен Туана – «старика Туана», как его заглазно называли друзья. Мне посчастливилось несколько раз встречаться с этим мудрым, удивительным человеком, к слову, высокообразованным, что не так уж часто встречается и в московской писательской среде. Марик не просто дружил со стариком, он его весьма успешно переводил, сделал великолепную прозу Туана доступной и для русскоязычного читателя.

Однажды, в феврале 1986 года. мы с Мариком навестили старика в его более чем скромном, а если честно – то бедном жилище неподалеку от железнодорожного вокзала в Ханое. Пришли с подарками – голодновато тогда было во Вьетнаме, принесли с собой вовсе не сувениры, а мясные консервы, чай, мыло, сахар и тому подобное. Надо было видеть, с каким достоинством, словно невзначай, Туан небрежно задвинул посылку ногой под кровать… И не поставил нас в неловкое положение словами благодарности. В свою очередь налил нам и себе граммов по тридцать настоящего французского коньяка – последние капли из пузатой бутылки, которую он сохранил еще со времен французского Индокитая.

Незадолго до того большая группа деятелей литературы и культуры – в основном участников Сопротивления и Освободительных войн – была награждена орденами. Марик попросил и Туана показать свой новый орден. Старик досадливо отмахнулся. Оказывается, его сильно и расчетливо обидели: наградили самого крупного в стране писателя орденом Независимости… низшей, пятой степени!

Ткачёв, как только узнал об этом, неожиданно заявил:

– А ведь тебя правильно наградили, Старик!

– Как так?! – взметнулся Туан.

– Очень просто: орден Независимости первой степени давали тем, кто полностью зависел от начальства. Второй степени – кто хоть чуть-чуть проявлял какие-то вольности. И то с разрешения… А ты не зависишь ни от кого, и не скрываешь этого. Стало быть, тебе положен орден пятой степени. Просто надо читать «Независимость» как «Зависимость»…

Старик расхохотался, настроение его явно улучшилось, и мы допили свои рюмки…

Этой встрече предшествовал забавный эпизод. Мы прилетели в Ханой из Вьентьяна (Лаос) поздним, очень темным вечером. Расположились в старом, еще французами построенном отеле, который европейцы по давней привычке называли «Метрополем». В одном из номеров именно этого отеля Грэм Грин написал свой знаменитый роман «Тихий американец».

Заняли огромный номер – с высоким потолком, непременной антимоскитной сеткой над кроватями, которым за их размер больше подошло бы пышное название «ложе».

Я стал принимать душ – и слышу напуганный голос Марика: «Как ты можешь? Ведь это холодная вода!» Вид человека, обливающегося холодной водой, был для него невыносим. Хотя назвать холодной ту воду, что нехотя стекала из душевой насадки, можно было только при богатом воображении.

Улеглись, начали было засыпать, как… Загремела пальбастрельба, замельтешили за окном огненные вспышки. Мы вскочили с постелей, в холодном поту, разом перенеслись лет на двадцать в прошлое.

Неужто снова началось?

И рассмеялись облегченно. Вспомнили: да ведь сегодня «Тэт», праздник Нового года!

Спать уже не хотелось, да и как тут заснуть. Встали, оделись, пошли гулять по оживленному ночному Ханою, освещенному огнями традиционных фейерверков. Улицы были заполнены веселыми людьми, в многочисленных храмах не протолкнуться. «Тэт»!

В следующий прилет в Ханой мы с Мариком посетили уже не дом Туана – огромного писателя и человека, а его могилу.

Хочу особо отметить, что Мариан Ткачёв был поразительно интеллигентен, абсолютно лишен хотя бы тени налета уличного воспитания, столь характерного для нашего поколения, независимо от социального статуса родителей и места проживания. Наше детство и подростковые годы пришлись на войну, и это говорит о многом в нашем характере. И о хорошем, и о плохом. Но вот представить Марика, к примеру, подравшегося с кем-нибудь, я просто не могу. Тем не менее могу засвидетельствовать, что при встрече с реальной опасностью, когда речь шла не о гипотетическом фингале под глазом, но о реальном осколке мины или ракеты или о пуле снайпера, он вел себя не просто спокойно, но даже невозмутимо.

Это отмечают весьма привычные к такой опасности советские журналисты, работавшие во Вьетнаме в самые тяжелые годы американской агрессии. Помню, мы с Марианом как-то находились в провинции Лонгшон, на севере страны, в момент отражения вторгшихся на территорию ДРВ китайских войск. Тогда один из наших советских спутников по поездке просто отказался отправиться во фронтовую полосу. Осуждать его Марик не стал, всего лишь пожал плечами. Помнится, тогда его беспокоили не различные взрывоопасные предметы или канонада, а погода – было дождливо и холодно, а мы оказались одеты легкомысленно не по погоде и обстановке… О взрывоопасных предметах я упомянул не просто так. Уходя, китайцы оставили множество завлекательных «бесхозных» вещей: детские игрушки, зажигалки, фляжки, фонарики… Дотрагиваться до них было смертельно опасно: все они были заминированы. Взрослые это понимали, но вот дети…