Александр Мелихов - Былое и книги

Бедняжка и в самом деле не видит разницы… И кажется, что эти тщетные вопросы она будет задавать в своем убежище изо дня в день, из часа в час, из минуты в минуту…

Но нет, во всех остальных набросках и размышлениях больше не найти ни бесполезных вопросов, ни бессильного протеста. Если речь идет о земном, это обычные девчоночьи воспоминания о каких-то разборках с одноклассниками и учителями, либо… Либо коммунальные склоки – не знаю, как еще назвать препирательства между чужими людьми, силой обстоятельств запертыми в одной квартире. Вот внизу что-то грохнуло – может, упала бочка на складе за стеной, а может быть, и обыск… А может, просто воры. Но ведь взломанная дверь привлечет полицию… И вот мужчины, «белые аж до кончика носа», спускаются на разведку – а ступени скрипят, а кто-то не может унять кашель… Вроде тревога ложная, но лучше все же посидеть тихо.

«Мы решили не открывать краны и не спускать воду в уборной, но так как встряска почти всем нам подействовала на желудок, то можно себе представить, какая вонь стояла в уборной, когда мы все по очереди там отметились». Но этим дело еще не кончилось: «На следующее утро оказалось, что уборная совсем засорилась, и отцу пришлось все рецепты блюд из клубники (наша теперешняя туалетная бумага) плюс несколько кило какашек длинной деревянной палкой выковыривать из унитаза».

А как же распределять подобные приятные обязанности? Кто будет чистить картошку по утрам и вечерам, кто будет мыть посуду? Соседи по заточению ворчат: «Девочкам следовало бы больше помогать нам, а не сидеть, вечно уткнувши нос в книгу: девочкам не нужно так много учиться (современно, не правда ли!). <���…> Ван П., однако, имел еще наглость сказать, что для Марго, которая уже целый год моет посуду и утром, и вечером, это вообще не работа…»

«Не относись папа чересчур благосклонно к подобным личностям, самое лучшее было бы как-нибудь ткнуть их носом в то, что мы и другие люди в подлинном смысле слова спасли их от смерти. В трудовом лагере нужно будет уж никак не картошку чистить… или блох у кота искать».

Блохи приплетены не для красоты слога: «Дело в том, что из-за безразличия Ван П-в мы напустили в дом полно блох. Каждый месяц мы предупреждали их и говорили: “Отдайте кошку, чтобы ей сделали дезинфекцию!” И всегда слышали в ответ: “У нашей кошки нет блох!” Но когда блохи со всей очевидностью обнаружились и мы так чесались, что не могли спать…» – блохам посвящено довольно много проникновенных строк, временами они возникают в самых неожиданных местах – в ванне, в трусах…

Однако у людей культурных споры возникают не только из-за блох или картошки. Анна просит у «высокообразованного Пф.» три в неделю дополнительных часа работы за письменным столом, но он обрушивается на нее с негодованием: у него серьезная работа, а у нее «всякая там мифология». «Я тоже серьезно работаю!» (она и сама не знает, насколько она права!) – «Ты бессовестная эгоистка! В конце концов я вынужден тебе уступить, а то чего доброго скажут, что Анна Франк засыпалась на экзамене из-за того, что менеер Пф. не уступал ей свой столик!»

Эти несчастные воображали, что ей еще предстоят какие-то экзамены, не догадываясь, с каким блеском она уже сдала свой главный экзамен!.. Мало того, менеер Пф. расхвалил некую книгу «Анри из дома напротив», а Анна позволила себе отозваться о ней свысока, и тут уж целых двое взрослых напускаются на нее за то, что она знает слишком много для своего возраста: «Позже, когда повзрослеешь, тебе ничто не будет доставлять удовольствия, и ты станешь говорить: обо всем этом я читала двадцать лет назад». Проверить их прогноз не удалось – дерзкой девчонке так и не пришлось повзрослеть…

Но, к счастью, она, похоже, не так уж часто предается мрачным предчувствиям: книги, домашняя работа, тщательная подготовка ко сну, скрип пружин, чье-то шарканье, подозрительные звуки из уборной, затем ночное пробуждение…

«Мне нужно встать, чтобы сделать по-маленькому, в жестянку, которая стоит под кроватью на резиновом коврике от случайной протечки.

Когда мне приходится это делать, я всегда задерживаю дыхание, потому что в жестянке журчит, словно ручеек сбегает с горы».

«Бывает, что ночью, по-разному – между часом и четырьмя слышатся выстрелы. Еще толком не понимая, в чем дело, я обычно вскакиваю с кровати. Но иногда я настолько погружена в сон, что мне на ум приходят французские неправильные глаголы или какая-нибудь ссора там наверху; а когда все кончается, я вдруг соображаю, что стреляли зенитки, а я так и осталась в постели. Но чаще всего я просыпаюсь. Тогда я быстро хватаю подушку, носовой платок, набрасываю халат и в тапочках бегу в папино гнездышко…

Оказавшись в большой постели, кажется, что уже не так страшно, если только пальба не такая уж сильная».

В марте 1944 года Анна посвятила страху специальное эссе: сначала при звуках канонады она не могла ни есть, ни спать и все время дрожала, а однажды во время бомбежки среди горящих домов она бросилась бежать куда глаза глядят, не думая о близких и не чувствуя усталости, – пока не оказалась среди ночной природы. «Я очутилась среди травы, над головой мерцали звезды и сияла луна, ночь стояла ясная, было свежо, но не холодно. Не слышно ни звука; смертельно уставшая, я села на землю, расстелила одеяло, которое все еще держала в руках, и положила на него голову.

…Оказавшись одной среди природы, я поняла, почти бессознательно, что страх ничем не может помочь, что он бесполезен и что каждому, кто ощущает такой страх, как я испытала тогда, самое лучшее – посмотреть на Природу и осознать, что Бог гораздо ближе к нам, чем думает большинство людей.

С тех пор, хотя вокруг меня еще не раз падали бомбы, я никогда больше не испытывала настоящего страха».

Хотелось бы надеяться, что этот высокий строй души не оставил ее и в концлагере…

А уж в убежище она то и дело воспаряла в такие возвышенные сферы, где не оставалось места ни блохам, ни картошке, ни выстрелам, ни бомбежкам, – одни только феи, эльфы да цветы. Как и в мире Андерсена, у каждого цветка свой характер. «Роза похожа на избалованную маленькую девочку, красивую, нарядную и на первый взгляд просто очаровательную, но тронь ее или обрати внимание на другую, и она сразу покажет свои коготки», «колокольчик же не столь великолепен, но имеет настоящих друзей, которые ценят его мелодии» – так маленькую Еву учит девочка-эльф, а когда Ева становится взрослой, она догадывается, что с нею говорила ее собственная совесть.

Все сказки Анны не только предельно моралистичны, но и беспредельно добры – в них зло не карается, но раскаивается. Да и почему бы ему не раскаяться, если в мире нет никаких причин быть злым? «Если даже лишиться семьи и остаться совсем одной, то и тогда можно сделать свою жизнь прекрасной: как бы ты ни был беден, твои душевные богатства всегда будут доставлять людям радость».