Ласло Мерё - Логика чудес. Осмысление событий редких, очень редких и редких до невозможности

Чудесный успех компании LogMeIn относится к явлениям, которые мы назвали псевдочудесами. Из самой природы Диконии следует, что такого рода вещи время от времени случаются. Для всемирного успеха кубика Рубика понадобилось псевдочудо и «истинное» чудо. Во-первых, то, что Эрнё Рубик разработал механизм своего кубика, было истинным чудом: на современном ему уровне развития науки считалось, что это невозможно. А то, что Том Кремер сумел превратить игрушку Рубика в явление всемирного масштаба, было псевдочудом, порожденным природой Диконии.

Мой друг Алекс также стремится творить псевдочудеса. Он ищет новые предприятия, которые, как кажется, создали истинное чудо, из чего возникает возможность появления позитивного «черного лебедя». Но нужен кто-то, способный реализовать эту возможность. Именно такие бои по душе Алексу, и он, как и всякий серьезный инвестор, обладает бойцовским складом ума. Хотя он вкладывал капитал в стартапы, его основная деятельность заключается не в этом. Главное его дело — работа с руководством компаний, направленная на превращение неоперившихся гадких утят в прекрасных лебедей мира коммерческих предприятий. Есть люди, которые сражаются за дело, в которое верят, даже если им не нравится сражаться; в своей вере они черпают силы. Алекс не таков. Его антихрупкость основывается на его бойцовской психологии. Но он не из тех бойцов, которые бросаются на первую же ветряную мельницу. Ему нужна реалистичная цель.

Алекс по-прежнему не верит в чудеса, хотя и признает, очень неохотно, что они существуют — по меньшей мере те, которые мы назвали псевдочудесами и чудесами истинными. Но, когда он рассказывал о генеральном директоре, который ему не понравился, заявив, что «чудес не бывает», он добавил: «Черного кобеля не отмоешь добела». Изменение характера этого самого директора было бы, по мнению Алекса, почти трансцендентным чудом, а в такие чудеса он не верит категорически. Каких бы чудес он ни наблюдал, будь то радикальная смена взглядов или политического курса, обращение в веру или переход в иной «лагерь», к идейным противникам, — они никогда не были для него достаточным поводом для вступления в бой. Он инвестор, а не психолог и не пастор.

В частной жизни Алекс — человек очень мягкий, но в своей профессиональной деятельности он может сражаться как тигр. Я достаточно часто наблюдал его в таких сражениях. Однако я не могу понять, к какому типу бойцов он относится. Он точно не боксер, не борец и не дзюдоист — его стиль разительно отличается от стилей всех этих типов. Если бы я был достаточно подкован по части других боевых искусств, возможно, я мог бы определить, соответствует ли характер Алекса одному из них или же он изобрел свой собственный, ни на что не похожий стиль. Вполне возможно, что Алекс действительно создал новое боевое искусство, которое и практикует в своей инвестиционной деятельности.

Я бы сказал, что Алекс — инвестор первоклассный, но не мирового уровня. Он не меряется силами с такими гигантами, как Нидерхоффер, Баффетт, Сорос или Талеб. Его заветная мечта — поднять маленькую венгерскую компанию до выхода на биржу Nasdaq — так и не осуществилась, так что сам он так и не попал в высшую лигу. Как только Алекс понимает, что стартап, на который он работает, не добьется чудесного успеха, он выходит из дела. Это не значит, что он оставляет эту компанию, ничего для нее не сделав. Благодаря его участию все компании достигли устойчивого положения с хорошими перспективами. Казалось, сошлись все условия для осуществления того чуда, к которому так настойчиво стремился Алекс, — так же, как сошлись они для Эрнё Рубика и Эллен Макартур. Но чего-то не хватало. Возможно, ему просто не везло, а может быть, дело было в том, что он все же был инвестором первоклассным, но не мирового уровня. Тем не менее его усилия многих спасли от бурь Диконии. Я считаю Алекса белым рыцарем Тихонии.

Выше я упоминал, что математическая система не может быть противоречивой «лишь немножко». Она либо абсолютно непротиворечива, либо противоречива. И если она противоречива, в ней можно получить любой вывод, в том числе и совершенно бессмысленный, вроде 1 = 0. Из этого следует, что математика — конструкция чрезвычайно хрупкая, раз одно-единственное неявное противоречие может обрушить все ее здание. Поэтому нам следует поддерживать непротиворечивость математики. Однако даже и в отсутствие противоречий математическое доказательство остается предметом хрупким — даже малейшая логическая ошибка делает его бесполезным.

Любая задача, решенная математикой — и еще в большей степени точными науками вообще, — и любая вновь открытая область математики порождает и новые задачи, ждущие своего решения, и новые, еще не исследованные области. Этот механизм придает всей системе точных наук и математики особую прочность, исключая возможность ее внезапного обрушения. Если боец черпает силы в ударах, которые он получает, наука точно так же черпает новые идеи и вопросы в тех задачах, которые она уже решила. В этом смысле наука тоже обладает антихрупкостью.

Гроссмейстеру с научным складом ума, не любящему сражаться и потому так и не ставшему великим игроком, тем не менее удалось за годы своей карьеры победить нескольких гроссмейстеров мирового уровня. Как он этого добился? Во всех без исключения случаях ключом к победе было обнаружение объективно наилучшего хода. В партиях, в которых он не допускал ни одного промаха, научный анализ приводил к победе. Но совершенство такого рода нечасто встречается у людей, играющих в шахматы, будь они даже гроссмейстерами, потому что такое научное мышление хрупко. Антихрупкий боец, подобный Юдит Полгар, намеренно не пытается найти объективно лучший ход: вместо этого такой игрок старается усложнить ситуацию, привести игру в состояние, в котором найти оптимальный ход будет трудно и противник, скорее всего, допустит хотя бы маленькую ошибку. Тогда Юдит вцепляется в эту ошибку и черпает силы из той напряженной ситуации, которую она же и создала.

Общая антихрупкость науки отражается в том факте, что лучшие шахматные компьютерные программы, гораздо меньше подверженные хрупкости, чем любой индивидуальный шахматист, способны выигрывать у лучших из людей-шахматистов, в каком бы стиле те ни играли. Если нашему другу-гроссмейстеру с научным складом ума лишь иногда удается победить игрока высшего уровня, шахматная программа, включающая в себя результаты размышлений сотен ученых, может стабильно выигрывать даже у самых лучших из воинов шахматной доски. Общая антихрупкость науки способна успешно противостоять хрупкости индивидуального разума. Однако в турнирной игре против человека хрупкое мышление шахматиста научного склада обычно уступает антихрупкости лучших бойцов.