Стивен Кёрли - В моих руках [Захватывающие истории хирурга-онколога и его пациентов, борющихся с раком]

Иногда я встречаю больных, которые подготавливают письменные вопросы, а потом на тот же листик подробно записывают мои ответы. Пациенты хотят узнать подробности различных хирургических методов и схему анатомии печени. Обсуждаются возможности регенерации органа и вероятность осложнений во время и после операции. Часто больные уходят, чтобы проконсультироваться с семьей, друзьями, интернетом и другими врачами. Я соглашаюсь встретиться снова или созвониться, чтобы обсудить их решение. Тем не менее в группе «задаю много вопросов и долго колеблюсь перед принятием решения» единицы. Обычно, когда я спрашиваю пациентов, есть ли у них какие-либо вопросы, в ответ мне говорят – «Нет!» или что-то вроде «Я Вам доверяю, просто позаботьтесь обо мне». Часто я слышу: «Моя жизнь в Ваших руках».

В моих руках. Никакого морального давления и тяжелого груза ответственности, верно? Веря в способности врачей, пациенты обрекают нас на это бремя. Мы сталкиваемся с этим каждый день нашей профессиональной жизни.

Доверие – это не то, что воспринимают легкомысленно. От него нельзя просто так отмахнуться. Для хирургов это большая честь и одновременно огромная ответственность. Нам посчастливилось чувствовать уважение больных к нашей подготовке, преданности делу и готовности атаковать злокачественные заболевания. И мы хотим провести эту борьбу без каких-либо побочных эффектов. Доверие пациентов священно для меня. Как я считаю, мы обязаны всем своим больным, которые верят в наше мастерство и доверяют нам свою жизнь.

Обычно пациенты просят спрогнозировать их будущее. Многие больные или их близкие (последние время от времени раздражают самих пациентов) будут пытаться ответить на этот вопрос самостоятельно. Они читают о краткосрочной и долгосрочной выживаемости при их типе рака. Как долго проживет конкретный пациент, предсказать невозможно, но именно этот вопрос я слышу каждую неделю. Я объясняю людям, что у меня нет хрустального шара, чтобы заглянуть в будущее. Кстати, уже двое больных подарили мне по хрустальному шару (где, черт возьми, их покупают?). К сожалению, ни один из них мне не удалось заставить работать. Что я действительно могу, так это оказывать пациентам посильную помощь, лечить их, независимо от времени и ситуации. Хирургическое удаление злокачественного заболевания даже называется вмешательством с лечебной целью .

На сегодняшний день главная проблема хирургических онкологов – это бессимптомные или микроскопические скопления раковых клеток (хотя многие из нас интенсивно работают над этим вопросом). Мы удаляем все видимые невооруженным глазом новообразования, понимая, что злокачественные клетки могут скрываться в другом месте, ожидая своего часа.

В большинстве своем пациенты быстро принимают важные решения о проведении операции на печени, поджелудочной железе, толстой кишке, легких или на любом другом органе, где находится рак. Тем не менее я понял, что больные и их близкие слышат, что им говорят. Возможно, потому что я повторяю ключевые моменты несколько раз и прошу их подтвердить, что они поняли информацию. Это может сыграть важную роль в тех случаях, когда после операции возникают осложнения. Будь то инфекция послеоперационной раны, требующая применения антибиотиков, несостоятельность швов или более серьезная проблема, например печеночная недостаточность или тяжелая пневмония, пациенты и их близкие обычно признают, что их предупреждали о возможности этих осложнений до операции. Тем не менее это сложная ситуация как для больного, так и для врача. Ни один хирург не хочет, чтобы его действия привели к возникновению каких-либо побочных эффектов. Мы – канатоходцы и отлично знаем, что всегда есть риск поскользнуться и упасть.

Как я уже упоминал, в любой ситуации есть свои оговорки, например отказ больного от ответственности. Я признаю, что большинство пациентов до нашей беседы думали о хирургическом лечении. Они рассмотрели все варианты, согласились на операцию, рекомендованную их онкологом, и морально подготовились к агрессивному лечению. Пациенты хотят, чтобы злокачественная опухоль была удалена, если операция может быть выполнена с приемлемой вероятностью безопасного и успешного исхода. Приемлемую вероятность определить трудно. Исследования показали, что больные часто соглашаются на инвазивное или токсическое лечение с большей готовностью, чем на это рассчитывают врачи. Пациенты пойдут на любые риски, связанные с операцией, когда есть возможность удалить новообразования. Между пациентом и врачом складывается негласное взаимопонимание, что потенциальное преимущество хирургического вмешательства перевешивает риск смерти от рака.

Я вынужден повторить важный момент: больные, как правило, уважают своих врачей, их тяжелую работу и годы обучения, необходимые для получения опыта и мастерства.

Уровень доверия ко мне, как к хирургу, невозможно оценить. Иногда я забываю, что рутинные операции для меня – чудо для пациентов без медицинского образования и даже для молодых студентов-медиков. Обычно я спрашиваю обучающихся ассистентов, что они думают о выполненном вмешательстве. Зачастую в ответ я слышу искреннее удивление и уважение. Это самый подходящий момент, чтобы преподать жизненно важный урок: доверие, которое нам оказывают пациенты, является ценным даром, который нужно беречь. Пациенты и их семьи восхищены нашими возможностями; не стоит разрушать их веру.

Люди рассматривают всяческие варианты и соотношения риска и выгоды много раз в день, хотя и не всегда осознанно. Могу ли я перебежать на желтый свет, прежде чем он станет красным? Успею ли я пересечь улицу до того, как эта машина будет здесь? Может ли эта операция избавить меня от рака?

Если может – просто действуй.

Радость: чувство удовлетворения и счастья.

Ранним утром на прошлой неделе на мой мобильный телефон пришло сообщение. Это происходит примерно 20–30 раз в день. Мне пишут студенты, интерны, мой медрегистратор, пациенты, друзья или семья. Я открыл сообщение и расплылся в улыбке:

Здравствуйте, д-р Кёрли. Сегодня прошло ровно 9 лет после операции Уиппла. И я все еще жива! Спасибо!

Прекрасное начало очередного безумного дня!

Моя улыбка постепенно сменилась задумчивым выражением лица.

Аденокарцинома, или протоковый рак поджелудочной железы, – это одна из самых смертельных онкологических нозологий. По оценкам эпидемиологов, в 2017 году в США было диагностировано около 54 000 новых случаев этого заболевания. Большую обеспокоенность хирургов вызывает прогноз, что к 2030 году будет выявляться около 80 000 новых случаев ежегодно. В этом году от аденокарциномы поджелудочной железы умрет приблизительно 41 000 американцев. Смертность от рака этой локализации находится на четвертом месте как у женщин (после рака легких, молочной железы и толстой кишки), так и у мужчин (после рака легких, простаты и толстой кишки). Крайне низкие показатели долгосрочной выживаемости при данном заболевании пугают. В большинстве стран менее 5 % пациентов с протоковым раком поджелудочной железы проживут 5 лет после постановки диагноза.