Джонатан Эйг - Рождение таблетки. Как четверо энтузиастов переоткрыли секс и совершили революцию

Она была женой Стэнли Мак-Кормика и недавно овдовела. На свадебной фотографии, снятой в тысяча девятьсот четвертом году, они стоят рука об руку в шато Катарины в округе Пранжен недалеко от Женевы. В каменном замке с башенкой имелось двадцать комнат, он был окружен регулярными парками, и от него до самого побережья озера пролег величественный луг. Никто не знал в точности, сколько замку лет, но какие-то постройки существовали в эпоху крестовых походов. Здесь жил какое-то время Вольтер, позже сюда заезжал и Жозеф Бонапарт, брат Наполеона.

Ко времени свадьбы яростной и прекрасной Катарине исполнилось двадцать девять, она была лидером женского движения и одной из первых женщин, закончивших Массачусетский технологический институт (МТИ) со степенью по естественным наукам. У нее были запоминающиеся глаза и такой нежный голос, что мужчины просто не слышали (или предпочитали не слышать) ее поджигательские речи. Отложив свой план поступить в медицинскую школу, она вышла замуж за Стэнли – младшего сына Сайруса Мак-Кормика, изобретателя и фабриканта жатвенных машин, одного из богатейших людей в мире. Они были парой года – светская львица и миллионер. Стэнли казался идеальным женихом: высокий, широкоплечий, спортивный, выпускник Принстона. На свадебном фото он во фраке, с белым галстуком, левой рукой сжимает цилиндр. Левую ногу он слегка приподнял, будто пошатнулся, ошеломленный, не совсем понимая, что связывает его с красавицей, держащей его под руку. В то время он и впрямь пошатнулся – не физически, а психически. Он слышал голоса. Видел разное. Все труднее становилось сдерживать порыв причинять женщинам боль. Всю жизнь его давила властная мать, сейчас такая же сильная женщина становилась его женой, и за отраженной на фото благостной витриной счастливого лица грозно нарастал страшный, катастрофический ураган эмоций.

Вскоре после свадьбы, в очень многих отношениях похожей на свадьбу двух королевских домов, волшебная сказка сменилась фильмом ужасов. Может быть, Катарину привлекла робость Стэнли и его готовность уступать ее требованиям, но она и представить себе не могла, как глубоко он был не в себе и что может повлечь жизнь с этим человеком. Она начала потихоньку понимать это с началом медового месяца: он не лег в постель и бодрствовал всю ночь, одержимо царапая что-то в тетради и отказываясь рассказать, что же он пишет. Одна из страниц, испещренных его каракулями, оказалась завещанием, в котором он отписывал все свое обширное состояние жене, а не матери.

Вырваться из когтей родной матери – для Стэнли это был прорыв, но внутренняя борьба с самим собой оказалась для него непосильной. Его ум пошатнулся. После свадьбы прошло десять месяцев, а фактически брак еще не был осуществлен, и поведение Стэнли становилось все причудливей. Катарина думала, что, осев в браке подальше от матери, он почувствует себя лучше, но чем больше она говорила о желании секса, о желании иметь детей, тем больше нервничал Стэнли. В конце концов у него диагностировали шизофрению.

В то время людей с тяжелыми ментальными расстройствами помещали в психиатрические стационары, откуда они уже не выходили до смерти, но у Катарины Мак-Кормик было намерение поступить иначе и деньги на осуществление этого. Она наняла лучших на свете врачей, а научное образование позволило ей возглавить команду исследователей в поисках методов лечения. Она перевезла мужа в Райвен-Рок, поместье семьи Мак-Кормик в миссионерском стиле размером в тридцать четыре акра в Санта-Барбаре в Калифорнии. В Райвен-Роке были каменные мосты, колокольня, поле для гольфа на девять лунок и тяжелые навесные замки на дверях и воротах.

С террасы Стэнли виден был ленивый ручей, текущий посреди рододендронов и азалий, Тихий океан с островами Чаннел к западу и горы Санта-Инес к северо-западу. Это, быть может, была самая роскошная тюрьма на свете и, по иронии судьбы, как раз Стэнли ее и строил. Райвен-Рок приобрели, чтобы превратить в частную психиатрическую больницу для его старшей сестры, Мэри-Вирджинии, в тысяча восемьсот девяносто седьмом. Проектированием и строительством руководил Стэнли, не подозревая, что сестра оттуда уедет, а он сам очень скоро станет его единственным обитателем.

Катарина не развелась с мужем, хотя родственники Стэнли ее к этому призывали. Болезнь прогрессировала, поведение больного становилось невыносимым, но Катарина его не бросила. Стэнли совал руки в унитаз, кидался едой, прилюдно мастурбировал. В женском обществе он приходил в бешенство, поэтому Катарина могла лишь смотреть на него издали, иногда в бинокль, прячась в бегониях посреди садов Райвен-Рока. Она утвердила финансирование лаборатории по изучению приматов: лечащие ее мужа врачи полагали, что изучение обезьян поможет найти ключ к коррекции безумного поведения одержимого животными инстинктами Стэнли. Она посвятила себя поискам лекарства от его болезни, используя свои деньги, связи и научное образование. Она выделила средства на исследования шизофрении Вустерской больнице штата, где позже будут работать Хадсон Хоагленд и Грегори Пинкус, и Гарвардскому университету, дав старт первым программам изучения связи между гормонами и психическими заболеваниями. Она поглощала медицинские журналы в поисках информации, которую другие могли не заметить.

Исследование гормонов было тогда в новинку. Сам термин появился только в тысяча девятьсот пятом году в качестве названия некоторого класса соединений-медиаторов, выделяемых железами и доставляемых к целевым органам для выполнения конкретных функций. Катарина Мак-Кормик прочла достаточно, чтобы увериться: скорее всего, в состоянии ее мужа виноваты гормоны, и она убеждала врачей Стэнли рассмотреть возможность гормональной терапии. Но возможности влиять на врачей или видеться с собственным мужем у нее были весьма ограниченными. Врачи, которых Мак-Кормик наняла для руководства своей больницей одного пациента, не были расположены принимать указания даже от собственной нанимательницы (отчасти потому, что она женщина, отчасти потому, что они врачи) и не разрешали ей приближаться к мужу, говоря, что присутствие женщины вызовет у Стэнли неконтролируемую агрессию.

Курируя лечение мужа в объеме своих возможностей, Катарина стала понимать, что этого ей мало. С тысяча девятьсот девятого года она начала участвовать в движении суфражисток, выступая на митингах, организуя протесты и оказывая позарез нужную финансовую поддержку. Часто бывало, что в компании юных смутьянок она оказывалась старшей, но при своем богатстве и уме она стала в этом движении влиятельной. Перенеся дискриминацию со стороны мужчин в МТИ, рано лишившись умершего молодым отца и оказавшись теперь вдовой при живом умалишенном муже, Катарина все сильнее укреплялась в своем намерении бороться за права женщин. Она стала вице-президентом Национальной американской женской суфражистской ассоциации и – после принятия в двадцатом году Девятнадцатой поправки к Конституции – первым вице-президентом Лиги избирательниц. В то время, летом тысяча девятьсот двадцать первого года, Мак-Кормик начала сотрудничать с Сэнгер, занятой планированием первой Американской конференции по контролю рождаемости в отеле «Плаза» в Нью-Йорке. Две сильные, независимые женщины сели за стол перед разложенными бумагами как два полководца, составляющие план битвы. Понятно, что вопрос контроля рождаемости давно занимал Мак-Кормик. Она боялась думать, что было бы, если бы они со Стэнли успели зачать ребенка и он унаследовал безумие. Но дело было не только в этом. Без контрацепции любая женщина могла стать невольницей мужа, ходячим инкубатором. Какой смысл тогда бороться за женские права? Какой смысл женщинам учиться в колледже? Какой смысл призывать женщин бороться за равенство, когда их единственная перспектива – беременность?