Сабина Шпильрейн - Опасный метод лечения шизофрении

«Я еще точно помню, как в возрасте 4–5 лет я уединялся с моей кузиной такого же возраста в тайном месте, чтобы умерить мое влечение в рассмотрении органа другого пола и производить манипуляции (прослушивать врачом?), такие как прикасание, окрашивание травами, смазывание разноцветными «лекарствами», изготовленными для этой цели. Мне пришло в голову, что хотя у меня есть хорошие картины в памяти, я не могу представить себе половые органы, наоборот, я совершенно отчетливо вижу нежную, белую кожу бедра, пронизанную темно-фиолетовыми жилками. Это восприятие и различные ощущения запаха вводили меня в состояние поразительного любопытства, также мне было понятно, что я не обладаю такими качествами. При последующих действиях у меня не только была потребность в обеспечении того, чтобы не удивлять других людей, а также создать со своей подругой детства со всей тщательностью удобную постель, набитую соломой и мхом. У меня не было никакого понятия об участии моего органа, оно и позже было для меня непонятным, когда меня обучали товарищи».

Игра с кузиной была раскрыта строгим отцом, а мальчик наказан. В результате давления отца, а позже особенно жестких самоупреков, мальчик признавал руку в качестве пениса. Как следствие этого отказа развилась сверхчувствительность в области кишечника с переносом вверх и различными невротическими нарушениями. Также само собой разумеется, что все больше выделялась оральная зона, которая была подчеркнута с детства, так что в конце концов он стал страстным любителем поцелуев, которые продолжал без всякой необходимости. Одновременно с этим он стал зрителем или типом зрителя, который удовлетворял свою страсть к зрелищам во время подглядывания непристойных вещей без какого-либо участия. После анализа, длившегося три месяца, его сущность полностью изменилась; он снова завоевал свое самоуважение и способность работать. Мыслительный процесс у ребенка двух с половиной лет

(1923)

Собственно доклад должен был называться «Некоторые соответствия в механизме мышления маленьких детей, людей, страдающих афазией, и во время сновидения». Во всех этих случаях речь идет о формах мышления, которые соответствуют подпороговому мышлению здорового взрослого человека: согласно Фрейду, нам известно, что в подпороговом мышлении взрослого человека мы находим детские механизмы мышления. Как нам показывает язык, механизм мышления, то «сознательное» мышление людей, страдающих афазией, в некотором отношении похоже на детское мышление; соответствие проявляется как в области словесного языка, так и в области рисунков, напр<���имер,> также в образной речи. Слово и образная речь дают одинаковые механизмы, как они обычно присущи детскому мышлению. Джексон первым указал на регрессивный характер афазийных расстройств: согласно ему, больной афазией отступает к генетически более раннему способу мышления, а вследствие этого также и манере говорить. Мои наблюдения, кажется, подтверждают правоту Джексона, Монакова и других. При всем этом я не могу отвергнуть, по-видимому, антагонистичные теории, которые возлагают ответственность за потерю языковых, двигательных образов для явлений моторной афазии. Здесь я должна заранее внести объяснение, которое я пытаюсь подтвердить в моей вскоре последующей работе о создании символов: наше сознательное мышление является преобладающе словесно-языковым; наше подпороговое мышление является преобладающе кинестетически-визуальным. Сознательное мышление постоянно сопровождается параллельно протекающим подпороговым «органическим» образным мышлением, как мы это можем видеть в гипнагогических состояниях, но также и во многих других случаях. Без этого сопровождающего органического мышления наше абстрактное сознательное мышление быстро стало бы опустошенным и истощенным. Языковые, двигательные образы (Вебер, Клапаред и другие) являются подпорогово-кинестетическими (не визуальными) образами, которые соответствуют нашей словесной речи в ее периферийной части; каждому словесному представлению соответствует языковой двигательный образ. При моторной афазии речь не идет о потере языковых, двигательных образов, а о потере или, правильнее, об ослаблении связи между словесным представлением и его языковым двигательным образом. В результате ослабления этой связи словесная речь, а вместе с ней также и словесное мышление лишается своей остроты и силы; оно разрушается, т. е. постепенно будет «раздифференцироваться»; оно «отступает» и во многих отношениях становится похоже на более ранее кинестетически-визуальное мышление. Еще недостаточно дифференцированное детское мышление следует к началу словесно-языкового состояния, некоторое время – законам доязыкового, кинестетически-визуального мышления. В этом схожи маленький ребенок, сновидец и человек, страдающий афазией. Расстройство в области словесного мышления означает расстройство в области почти всего сознательного мышления.

Подпороговое мышление способно к интеллектуальным результатам, иногда также к большим достижениям – но оно следует другим законам, которые стали известны нам лишь с момента их открытия Фрейдом.

Время в подпороговой душевной жизни

(1923)

Дамы и господа! Психоанализ сожалеет об отсутствии взаимосвязи, которая объединяет предсознательное и подсознательное. Я хотела бы предложить вам взаимосвязь «подпороговой душевной жизни».

Не ждите, что я предложу вам решенную сложную проблему времени. Речь, скорее, идет о ряде методично проведенных исследований. Фрейд был тем, кто также положил им начало. В своем труде «Толкование сновидений»315, как ни в каком другом из более поздних, он занимается структурой сновидческого мышления, т. е. предсознательным мышлением. Кроме обычных для всех нас общих законов образования образов сновидения (смещение, сгущение, «pars pro toto»316 и т. д.), мы находим здесь специальные наблюдения о предсознательном языке; так, Фрейд дает нам примеры, каким образом в сновидении представляется «если», «почему» и все прочее такого рода. Этот предсознательный язык как выражение мыслительной механики всегда сильно интересовал меня. Здесь, согласно Фрейду, действуют такие же законы, которые господствуют в первобытном и детском мышлении. Так я посвятила себя систематичному изучению предсознательного и детского мышления. На этом пути я встретила достойного исследователя из Женевского Института Руссо, доц[ента] Пиаже, психоаналитика, который поставил перед собой цель – изучение детского или «аутистического» мышления, как он называл его по Блейлеру. С тех пор мы работаем, хотя и каждый за себя, но, главным образом, в одной области.