Стивен Джонсон - Карта призраков [Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир] [litres]

Тот же самый процесс лежал в основе и взрывного роста населения Лондона после 1750 года. Три связанных друг с другом явления способствовали беспрецедентному росту притока энергии в столицу. Первое – «улучшения» аграрного капитализма: разрозненная, нерегулярная система феодальной Англии уступила место рационалистическому земледелию; второе – энергия угля и пара, породившая Промышленную революцию; третье – железные дороги, сделавшие энергию намного более мобильной. В течение тысячелетий большинство городов были жестко ограничены естественной экосистемой, лежавшей за пределами их стен: энергия, протекавшая по окружающим полям и лесам, устанавливала естественный «потолок» населения. Лондон 1854 года пробил все эти потолки, потому что землю вокруг него стали возделывать эффективнее, были обнаружены новые формы энергии, а благодаря кораблям и железным дорогам эту энергию стало возможным доставлять на большие расстояния. Когда лондонец в 1854 году пил чашечку чая с сахаром, он опирался на глобальную энергетическую сеть: человеческий труд на плантациях сахарного тростника в Вест-Индии и недавно появившихся чайных плантациях Ост-Индии; солнечную энергию в тропических регионах, благодаря которой эти растения дают богатый урожай; водную энергию торговых течений и паровую энергию железнодорожного локомотива; наконец, ископаемое топливо, на котором работали ткацкие станки в Ланкашире, производя ткани, продажа которых финансировала всю торговую систему 22.

Соответственно, большой город нельзя было представить только как продукт человеческого мышления. Он куда ближе к естественному, органическому процессу – больше похож не на здание, которое строят по четкому плану, а на сад, расцветающий с приходом весны: сочетание человеческого планирования и природных закономерностей развития, которые проявляются, когда увеличиваются запасы доступной энергии. Несколько десятилетий назад физик Артур Иберолл выдвинул гипотезу, что закономерности организации людей являются социальным эквивалентом закономерностей взаимодействия молекул при изменении энергетических состояний. Набор молекул воды преобразуется по четким закономерностям в зависимости от того, сколько энергии есть в системе: если энергии мало, он принимает кристаллическую форму льда, а получив большую дозу энергии, жидкость преобразуется в газ. Резкий переход из одного состояния в другое называется фазовым превращением, или бифуркацией. Иберолл заметил, что человеческое общество циклически переходит через сравнимые фазовые превращения, когда общество получает больше энергии: от «газообразного» состояния охотников-собирателей к более стабильной форме аграрного земледелия, а затем – к кристаллической плотности города, окруженного стенами. Когда избыточные запасы энергии резко выросли благодаря рабскому труду и транспортным сетям, построенным в Римской империи, население Рима составляло больше миллиона человек, а десятки городов, соединенных с этой торговой сетью, достигли населения в сотни тысяч. Но когда имперская система развалилась, запасы энергии тоже пошли на убыль, и европейские города испарились буквально за несколько веков. К 1000 году – незадолго до начала новой великой энергетической революции – в Риме жило всего 35 000 человек, в тридцать раз меньше, чем на вершине славы.

Впрочем, чтобы всего за один век «вырастить» трехмиллионное население в городе, где до этого не жило и миллиона, требовались не только значительные энергетические вложения. Нужна была еще и огромная популяционная база, готовая переехать из деревни в город. И так уж вышло, что огораживания, которые были самой заметной чертой британской сельской жизни в 1700-х и начале 1800-х годов, заметно увеличили мобильность населения, разрушив систему открытых полей, существовавшую еще со Средних веков. Сотни тысяч, если не миллионы, крестьян-арендаторов, которые жили в селах и деревнях и добывали пропитание с общинной земли, внезапно обнаружили, что дальше вести древний образ жизни невозможно из-за приватизации. Эти новые странствующие работники стали еще одним, не менее важным источником энергии для Промышленной революции, наполнив города и «кокстауны» Великобритании почти неисчерпаемым запасом дешевой рабочей силы. В каком-то смысле Промышленная революция, можно сказать, вообще не состоялась бы, если бы от земли не отделили сразу два источника энергии: уголь и простолюдинов 23.

Кокстаун – вымышленный индустриальный город из романа Диккенса «Тяжелые времена», в котором автор говорит о классовом неравенстве и других проблемах общества, затронутого промышленной революцией.

Возможно, была и еще одна причина того, что в новых городских пространствах промышленной эпохи смогло жить столько народу: чай. Рост населения в первой половине XVIII века отлично совпал с превращением чая, по сути, в национальный британский напиток. (В начале века в страну ввозили всего шесть тонн чая в год, а в конце – одиннадцать тысяч.) Напиток, считавшийся роскошью в начале века, к 1850-м годам стал неотъемлемой частью рациона даже бедных рабочих. Один механик в описании своего недельного бюджета для Penny Newsman сообщил, что тратит почти пятнадцать процентов заработка на чай и сахар. Возможно, он пил чай в первую очередь из-за вкуса и положительного влияния кофеина на когнитивные способности, но, учитывая тогдашние альтернативы, это был еще и едва ли не самый полезный для здоровья вариант. Заваренный чай имеет несколько важных антибактериальных свойств, которые помогают в борьбе с болезнями, передающимися через воду: дубильная кислота, выделяющаяся при заваривании, убивает те бактерии, которые пережили кипячение. Взрывной рост популярности чая в конце XVIII века, с точки зрения бактерий, представлял собой настоящий микробный холокост. Врачи в тот период отмечали значительный спад случаев дизентерии и детской смертности. (Антисептические вещества в чае передаются младенцам через грудное молоко.) В основном свободная от болезней, передающихся через воду, популяция любителей чая стала резко расти, давая больше рабочих рук растущим фабричным городам и огромному распростертому чудовищу – Лондону.

В викторианскую эпоху продукты часто фальсифицировали, чтобы увеличить их объем. Не брезговали добавлять алюминиевые квасцы, мел и гипс. К топленому жиру примешивали карбонат натрия и известь. Кофе могли разбавить обычной землей. Спитую чайную заварку высушивали, подкрашивали и продавали заново. Краски порой были ядовитыми из-за высокого содержания окиси свинца и мышьяка.

Не думайте, что все эти многочисленные тенденции – энергетические потоки растущих городов, новообретенная любовь к чаю, постепенно растущее понимание массового поведения – являются просто интересной исторической справкой. Битва микробов с людьми, шедшая на Брод-стрит в течение десяти дней 1854 года, сама по себе отчасти была следствием каждой из этих тенденций, хотя причинно-следственные связи находились на разных уровнях, как временных, так и пространственных. Вы, конечно, можете рассказать историю эпидемии на Брод-стрит так: несколько сотен человек выпили воду из колонки, заболели и умерли в течение нескольких недель, но это будет весьма ограниченная точка зрения, которая не поможет по-настоящему понять, что же произошло и, что еще важнее, почему это случилось. Как только вы добираетесь до вопроса «почему», масштабы истории одновременно расширяются и сжимаются: нужно рассматривать и longue duree [6] Долгосрочная перспектива (фр.). – Прим. пер. городского развития, и микроскопические жизненные циклы бактерий. И то и другое – тоже причины.