Стивен Джонсон - Карта призраков [Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир] [litres]

Заплатив всего две гинеи в год хозяину пивного дома, любой желающий мог приходить за выпивкой каждый день. Тогда бары в тавернах были очень маленькими и появилась традиция пить стоя, как в «забегаловках-барабанах», которые получили такое название потому, что здесь пили на ходу. Стойкой изначально был стол у входа, здесь хозяин наливал проходившим мимо, провожая затем к камину тех, кто решил войти и остаться.

По иронии судьбы, антибактериальные свойства пива – и всех ферментированных алкогольных напитков – проявляются благодаря другим микробам и древней метаболической стратегии ферментации. Ферментирующие организмы, например одноклеточные грибки-дрожжи, используемые при варке пива, выживают, перерабатывая сахара и углеводы в АТФ, энергетическую «валюту» всех живых существ. Но этот процесс не является безотходным. Разрушая эти молекулы, дрожжевые клетки выделяют два вида отходов: углекислый газ и этиловый спирт. От первого пиво шипит, второе вызывает опьянение. Итак, сражаясь с кризисом здравоохранения, вызванным отсутствием очистных сооружений в человеческих поселениях, первые земледельцы, сами того не желая, наткнулись на отличную стратегию: употреблять внутрь микроскопические отходы жизнедеятельности ферментирующих сахар организмов. Они пили, по сути, экскременты дрожжей, чтобы иметь возможность пить воду с собственными нечистотами и при этом массово не погибать. Они, конечно, об этом ничего не знали, но, по сути, одомашнили одну микробную форму жизни, чтобы справиться с угрозой, которую представляли другие микробы. Эта стратегия помогала человечеству тысячелетиями: мировые цивилизации открыли для себя сначала пиво, потом вино, потом крепкие напитки, – но затем появились чай и кофе, которые давали похожую защиту от болезней, при этом не обращаясь к помощи ферментирующих микробов.

Но к середине XIX века, по крайней мере в Англии, место в рационе горожан нашла для себя и вода. Еще в 1700-х годах по городу начали змеиться частные водопроводные трубы, снабжая дома богатейших лондонцев проточной водой (или, в некоторых случаях, наполняя цистерны около домов). Всю революционность этого события трудно переоценить. Надежное водоснабжение необходимо для множества удобств современного мира – посудомоечных и стиральных машин, туалетов и ванн. Само то, что вы можете просто открыть кран и налить себе стакан воды, казалось лондонцам, впервые увидевшим это, настоящим чудом.

В середине 1800-х годов множество мелких водопроводных фирм консолидировались в десяток крупных компаний, поделивших между собой территорию города. «Нью-Риверская водопроводная компания» снабжала водой город, «Водопроводная компания Челси» провела трубы в Вест-Энд. Местность к югу от Темзы контролировали две компании: «Саутуорк и Воксхолл» (или просто S&V) и «Ламбет». Водосборные трубы многих этих компаний (в том числе S&V и «Ламбет») заливались водами Темзы при приливе. Соответственно, вода, которой они снабжали клиентов, была загрязнена городскими нечистотами: содержимое растущей сети канализационных труб и сточных канав сливалось прямо во все более вонючую реку. Даже самые горячие сторонники миазматической теории понимали, что так жить нельзя, так что в начале 1850-х годов парламент издал указ, согласно которому все водопроводные компании Лондона обязывались перенести водосборные трубы выше линии прилива к августу 1855 года. S&V откладывали переход до самой последней минуты, по-прежнему набирая воду в Бэттерси, но вот «Ламбет» отвела свои трубы к куда более чистому источнику в Темз-Диттоне еще в 1852 году 27.

Сноу следил за водопроводными компаниями еще со времен своего первого расследования в 1849 году и уже знал о результатах переноса труб компании «Ламбет». Но настоящий прорыв ждал его в «Еженедельных сообщениях» от 26 ноября. Под списком смертей от холеры в Южном Лондоне Фарр написал невинную с виду фразу: «В трех случаях… одни и те же районы снабжались двумя компаниями».

Начиная с 1840-х годов в богатых домах появилась горячая вода, а с 1870-х она стала доступна и среднему классу. До этого люди в английских городах мылись раз в неделю и реже. За водой ходили к платному насосу, несли в ведре домой, нагревали и наливали в жестяную сидячую ванну. Воду не меняли, каждый член семьи просто доливал себе немного кипятка.

Эта небольшая заметка об инфраструктуре наверняка показалась Сноу великолепной возможностью. Популяция жила в одном месте, на одной и той же высоте, но получала воду из двух разных источников: один был загрязнен городскими нечистотами, другой – сравнительно чистым. Фарр своей сноской, сам того не желая, подарил Сноу его experimenta crucis.

Все, что требовалось Сноу, – еще более подробная информация: количество смертей в домах, получавших воду от S&V и от «Ламбет». Если теория Сноу верна, то смертность в домах с водой от S&V должна быть намного выше, несмотря на то что они стоят буквально бок о бок с домами с водой от «Ламбет». И высота, и качество воздуха одинаковы – различается только поставщик воды. Даже экономический статус и происхождение в данном случае не важны, потому что и у богатых, и у бедных был выбор всего из двух вариантов. Вот оно, повторение эксперимента с жилищами на Томас-стрит: одинаковая среда, разная вода. Но на этот раз масштаб был огромен: тысячи жизней, а не десятки. Сноу позже писал:

Эксперимент… был грандиозным. Не менее трехсот тысяч людей обоих полов, всех возрастов и профессий и всякого общественного положения, от дворян до нищих, разделили на две группы, не спрашивая и даже, в большинстве случаев, не уведомляя их; одна группа получала воду, загрязненную нечистотами Лондона, в том числе и все то, что попадало туда от больных холерой, у других же вода была свободна от этих примесей.

Но наделе experimentum crucis оказался куда сложнее, чем ожидал Сноу. В исходном докладе Фарра речь шла о целых районах, но Сноу разделил полученные данные на мелкие субрегионы в зависимости от поставщика воды. Двенадцать субрегионов получали воду от S&V, а три пили воду только от «Ламбет». И, в самом деле, различия в смертности от холеры были очевидны: в субрегионах с водой от S&V от холеры умирал каждый сотый, а вот из 14 632 человек, пивших воду от «Ламбет», не умер ни один. Объективного наблюдателя убедила бы уже эта цифра, но Сноу понимал, что его аудитории понадобится нечто большее – в основном потому, что районы, получавшие воду только от «Ламбет», были по большей части богатыми пригородами, а районы с водой от S&V – затянутыми смогом промзонами. Если миазматистам дать такие данные, дело тут же развалится.

Так что участь эксперимента полностью зависела от оставшихся шестнадцати субрегионов, которые получали воду и от S&V, и от «Ламбет». Если Сноу удастся найти таблицу смертности от холеры в этих районах в зависимости от поставщика воды, то, возможно, он получит убедительные доказательства своей теории и даже сможет наконец опровергнуть миазматическую модель. Но эти цифры получить оказалось очень трудно, потому что трубы в этих шестнадцати субрегионах настолько беспорядочно переплетались между собой, что определить, какая компания обслуживает тот или иной дом, по одному только адресу было невозможно. Если Сноу хочет разрешить эту загадку, ему придется работать по старинке, ногами: обойти все адреса, упомянутые в докладе Фарра, и опросить жителей, чтобы узнать, у кого они получают воду.