Стивен Джонсон - Карта призраков [Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир] [litres]

Роль Эдвина Чедвика в формировании современных представлений о том, чем должно заниматься правительство, переоценить практически невозможно. В 1832 году его пригласили в комиссию по Закону о бедных, в 1842 году он опубликовал знаменитое исследование о санитарии среди рабочего класса, в конце 1840-х работал уполномоченным по делам канализации, а затем встал у руля Главного комитета здравоохранения; Чедвик помог сформировать, а то и лично выдвинул множество требований, которые мы сейчас принимаем как должное: что государство должно принимать непосредственное участие в защите здоровья и благополучия своих граждан, особенно беднейших слоев населения; что централизованная бюрократическая экспертная организация может решить проблемы общества, которые свободный рынок либо усугубляет, либо игнорирует; что проблемы здравоохранения часто требуют огромных государственных инвестиций в инфраструктуру или профилактику. К лучшему или к худшему, но карьеру Чедвика можно считать точкой зарождения самого понятия «большого государства», как мы понимаем его сегодня.

Множество фактов говорит о том, что кампании Чедвика в конечном итоге сделали много хорошего. Нужно быть упертым либертарианцем или анархистом, чтобы всерьез считать, что государство не должно строить канализации, финансировать Центры по контролю и профилактике заболеваний или следить за качеством водоснабжения. Но если долгосрочное наследие Чедвика было вполне позитивным, то вот краткосрочные достижения, по крайней мере по состоянию на 1854 год, казались не такими однозначными. Он, несомненно, сделал больше, чем любой другой современник, чтобы привлечь внимание к прискорбному положению бедных рабочих и мобилизовать определенные силы, чтобы исправить эти проблемы. Но некоторые из самых значительных программ, запущенных им, оказали катастрофический эффект. Тысячи смертей от холеры в 1850-е годы с полной уверенностью можно считать следствием решений, принятых Чедвиком в прошлом десятилетии. В этом состоит великая ирония жизни Чедвика: в процессе создания самой идеи социальной сетки безопасности он, сам того не желая, устроил скоропостижную смерть тысячам лондонцев [7] подробнее о жизни Чедвика см. книгу Finer. .

Как такие благородные намерения могли привести к столь убийственным результатам? В случае с Чедвиком объяснение просто: он с недюжинным упрямством настаивал, что верить нужно в первую очередь носу. Лондонский воздух убивает горожан, утверждал он, и дорога к улучшению здоровья всего населения начинается с избавления от сильных запахов. Самое знаменитое – и комичное – выражение этих идей случилось в 1846 году, когда он выступал перед парламентским комитетом, расследовавшим проблемы с лондонской канализацией: «Любой запах, если он достаточно силен, – это немедленная острая болезнь; и, в конце концов, мы можем сказать, что запах подавляет организм и делает его уязвимым для других возбудителей болезни; любой запах – это болезнь».

За немногими исключениями, большинство проблем, с которыми приходилось бороться людям в викторианскую эпоху, вполне актуальны и сейчас, почти полтора века спустя. Это стандартные социологические вопросы, которые можно встретить в любом учебнике, посвященном этому периоду: как общество может пройти индустриализацию гуманным образом? Как государство может сдержать эксцессы свободного рынка? До какой степени можно позволять рабочему классу вести коллективные переговоры?

Со смывными туалетами человеческие отходы начали поступать в канализацию, а затем и в Темзу. Лето 1858 года оставило свой след в истории Лондона как «Великое зловоние». Тогда жара и отсутствие централизованной канализации привели к загрязнению Темзы и прилегающих территорий отходами, стоял невыносимый запах, люди покидали город.

Но параллельно этим серьезным темам шел и еще один спор, который не привлек такого же внимания в лекториях и биографиях. Да, викторианцы в самом деле раздумывали над вопросами утилитаризма и классового сознания. Но лучшие умы эпохи посвящали время и другому, не менее неотложному вопросу:

«Что нам делать со всем этим дерьмом?»

С тем, что у Лондона большие проблемы с экскрементами, были согласны абсолютно все. Во влиятельном исследовании Чедвика, опубликованном в 1842 году, тщательнейшим образом описывалось отвратительное состояние системы уборки нечистот в городе. Times и другие газеты постоянно писали недовольные письма на эту тему. В 1849 году социологи обошли около 15 000 домов и обнаружили, что почти в 3000 из них стоит зловоние из-за плохого дренажа, а еще в тысяче «уборные и ватерклозеты находятся в отвратительном состоянии». В подвале каждого двадцатого дома скапливались нечистоты.

Многие выдающиеся реформаторы видели в фекалиях экономическую выгоду. Использование человеческих экскрементов в качестве удобрения для полей вокруг города было древней практикой, но вот испражнения двух миллионов человек с этой целью еще никогда использовать не пробовали. Сторонники идеи настаивали, что почвы станут сверхплодородными. Один из экспертов предсказывал четырехкратное повышение урожайности. В 1843 году предлагали построить канализационную систему с железными трубами, которые будут доставлять отходы жизнедеятельности в Кент и Эссекс.

Самым горячим сторонником этой методики был Генри Мэйхью, который видел в переработке отходов способ избежать мальтузианского ограничения прироста населения: «Если то, что мы выделяем, растения потребляют, – если то, что мы выдыхаем, они вдыхают, – если наш мусор для них пища, – то из этого следует: чтобы увеличить население, нужно повысить качество навоза. Чем лучше навоз, тем лучше питаются растения и, соответственно, тем лучше они становятся сами. Если растения кормят нас, мы должны кормить их».

Как и обычно у Мэйхью, философские рассуждения о цикле жизни быстро уступают место лихорадочным подсчетам.

Согласно средним показателям с 1841 по 1846 год, мы каждый год платим два миллиона за гуано, костную муку и другие удобрения, которые ввозим из-за рубежа. В 1845 году мы задействовали не менее 683 кораблей, чтобы ввезти 220 000 тонн навоза с одного только острова Ичабо; тем не менее мы каждый день сбрасываем в Темзу 115 000 тонн вещества, имеющего еще более значительные удобряющие свойства. Если внести 200 тонн нечистот, которые мы считаем простыми отходами, на один акр луговой земли, как говорят, с нее можно получить семь урожаев в год, каждый из которых стоит от 6 до 7 фунтов стерлингов; соответственно, если считать, что производительность земли вырастает вдвое, мы получаем прибыль практически в 20 фунтов с акра в год, которую принесут нечистоты. Прибыльность составляет 10 фунтов стерлингов на каждые 100 тонн нечистот; и, поскольку общий объем сточных вод, сбрасываемых в Темзу в городе, составляет круглым счетом 40 000 000 тонн в год, из этого следует, что, если руководствоваться подобной оценкой, мы просто каждый год впустую выбрасываем 4 000 000 фунтов 28.