Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Начался дьявольский обратный отсчет.

— Та же группа крови, семь лет, двадцать два килограмма. Хороший, сильный миокард.

С перечислением технических деталей предложенное сердце стало обретать форму в моей голове. Координатор продолжала:

— Донор — мальчик, утонувший в бассейне своих родителей. Он провалился под укрытие бассейна и не смог выбраться. Когда его достали из воды, он был без сознания. Сердце заработало, но ребенок в сознание так и не пришел. Развился обширный отек мозга, он впал в необратимую кому. Нейрохирурги сделали сегодня еще несколько проверок, но смогли лишь констатировать смерть мозга. Это произошло сегодня в двадцать один час.

В детской трансплантологии сердца всегда присутствуют одни и те же драмы. Невыносимые трагедии, потому что они связаны со смертью другого ребенка. Но мысль о сострадании все же уступила суровой реальности момента: необходимости срочно запустить тяжелую и сложную логистику. Я только собрался задать вопрос, как координатор сообщила:

— Это на юге Италии, взятие трансплантатов будет проводиться там, где был госпитализирован ребенок. Туда приедут еще три бригады, чтобы забрать печень, почки и поджелудочную железу. При утоплении легкие наполнились водой, поэтому их не возьмут. Они хотели бы начать в три-четыре часа утра.

— Сколько времени продлится поездка туда? Вернее, сколько времени пройдет до возвращения к нам?

Время транспортировки имеет решающее значение в нашей работе. Я не люблю, когда оно превышает четыре часа, так как асфиксия миокарда достигает предельно допустимых границ. Слишком сильно ослабшей сердечной мышце очень трудно восстановиться… если это вообще удается. В отличие от других пересаживаемых органов, от сердца сразу же после трансплантации требуется работать в полную силу. Печень и почки могут пребывать в оцепенении несколько часов, а то и дней, и при этом организм не слишком пострадает. Но только не сердце. Оно должно немедленно начать работать. Итак, если времени потребуется слишком много, я откажусь от этого предложения. Очень прискорбно для Михаэля, но я не осмелюсь взять на себя чрезмерную ответственность. Ни за него, ни за трансплантат. Да, за трансплантат тоже, так как нужно учитывать и его потенциал. Есть и другие Михаэли, которые умрут, не получив вовремя новое сердце. Может быть, среди них есть ребенок, до которого ехать ближе, и у него больше шансов на успех.

В ожидании ответа я открыл шторы и взглянул на небосвод. Луна была не полной, но яркой, на фоне неба изящно выделялся Маттерхорн. Глядя на эту картину, я планировал в уме будущую одиссею. Сначала сращения, возникшие вследствие предыдущих операций, преградят мне путь к сердцу и сосудам. Затем нужно будет реконструировать два входящих сосуда, по которым кровь попадает в сердце, и один из двух выходящих. Наконец, пришить сердце на правильное место, потому что сердце Михаэля по прихоти Природы находится в грудной клетке… справа. Меня ждал титанический труд, а главное, требующий огромной концентрации. Не считая времени асфиксии, всегда «слишком долгого», которое может серьезно ослабить наше новое сердце. Этим вечером много разных факторов будут постоянно работать против нас.

— Три сорок. «Rega» подсчитала время возвращения — три часа сорок минут.

Принимая во внимание сложность операции, я решил ограничить время четырьмя часами. Сроки получаются очень сжатые, но если все пройдет без помех, то у нас должно получиться.

— О’кей, берем!

Нашему большому приключению дан зеленый свет.

В этот момент я осознал, что есть еще одна дополнительная трудность: мое возвращение в Цюрих. Уезжая на отдых, поезду я предпочел машину, поскольку предвидел возможность трансплантации и хотел быть доступным в любой момент. Но теперь, поспав всего полчаса, я боялся четырехчасовой дороги. Тем более что она сильно испортит мне концентрацию, которая так нужна для сложной реконструкции.

И я добавил, почти в сторону:

— У меня еще одна проблема. Я в Церматте, железнодорожный туннель закрыт. Я не уверен, что могу ехать на машине. Не могли бы вы узнать, может ли «Rega» прилететь за мной на вертолете?

— Хорошо, я спрошу у них.

Вальс телефонных звонков завертелся быстрее. Нам нужно было сражаться на трех фронтах: доставить Михаэля в Цюрих, поторопить бригаду, везущую трансплантат, и вернуть меня в клинику.

Через двадцать минут:

— Выходите на вертолетную площадку ниже базы через полчаса. «Эр Церматт» вас отвезет. Садитесь в лифт на улице, на нем вы подниметесь на площадку.

Я прошел через поселок, еще немного насладившись таким чистым и свежим воздухом. Лифт ждал меня. Я поднялся к ангарам. Пилот и его помощник тепло поздоровались. Без промедления мы забрались в один из вертолетов. Запуск, пропеллер набрал обороты, мы взлетели и нырнули в долину. Лунный свет очерчивал вершины вокруг нас. Пилот любезно устроил мне экскурсию. Пролетая над Алечским ледником, он снизился, чтобы я мог полюбоваться его огромными размерами и острыми выступами. И вдруг мы оказались перед гранитной стеной. Ускорение, быстрый набор высоты, и — оп-ля — словно перемахнув через изгородь, мы оказались по другую сторону горной вершины. Снова спуск в долину. Спортивный, выверенный пилотаж. Мы покинули высокогорные массивы, и под нами проплывала уже не столь пересеченная местность.

— Этот регион называют «ничейной землей», — сказал пилот.

— Вот как? А почему?

— Потому, что здесь все одинаковое, нет вершин, которые выше других, или водоемов, которые можно различить, ничего, что показало бы нам, где мы находимся. Это переходная зона от гор к равнине, где легко можно потеряться.

— Надеюсь, что сегодня этого не случится!

Он фыркнул. И правда, рельеф здесь был более монотонным, чем в высокогорных массивах. Впрочем, и наш вертолет больше не играл в чехарду, а несся на одной и той же высоте. Постепенно стали появляться населенные пункты, которые увеличивались в размерах при нашем приближении, несколько озер, более скромные вершины гор. Последняя возвышенность, небольшой спуск, вираж налево, и наша пчелка взяла курс на южную оконечность Цюрихского озера. Мы летели вдоль его оси. Виды здесь были великолепными: по берегам до самого города оранжевые полосы, и город вырастал перед нашими глазами. Мы пролетели над ним. Вид сверху — архитектура кварталов, памятники, улицы здания — всегда завораживает. Создается впечатление, что рассматриваешь огромный макет с игрушечными машинками и деревьями. Крутой вираж, и вдалеке показался еще один вертолет. Я догадался, что на нем доставили Михаэля. Внизу появилась посадочная площадка «Kinderspital» для нашей пчелки. Дверь открылась. Я выскочил наружу, в адский шум, и направился сначала к Михаэлю. Три человека суетились, чтобы вынести его из кабины. Он лежал на носилках и казался спящим. Я видел лишь его губы, особенно их темно-синий оттенок. Я вернулся к входной двери больницы. Пилот помахал рукой на прощание. Я помахал в ответ и понесся по лестнице в операционный блок.