Ричард Престон - Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола

Нэнси пришлось заставить себя замедлить движения рук. Возможно, ее руки двигались слишком быстро. Она уговаривала себя проводить процедуру, сохраняя бдительность и сосредоточенность. «Сохраняй чистоту», – думала она. Так, возьмем гемостатик. Зажмем эту артерию, потому что из нее течет кровь. Прервемся и промоем перчатки. Она чувствовала кровь Эболы сквозь перчатки; кровь ощущалась влажной и скользкой, хотя руки Нэнси, посыпанные детской присыпкой, оставались сухими и чистыми.

Она оторвала руки от тушки и ополоснула их в тазу с дезинфицирующим средством «Энвирохем», стоявшем в раковине. Жидкость была бледно-зеленой, цвета японского зеленого чая. Она уничтожала вирусы. Нэнси полоскала перчатки в жидкости, и та сменила цвет на коричневый, цвет обезьяньей крови. В ушах звучал только шум воздуха, движущегося внутри скафандра. Он наполнял костюм ревом, похожим на звук поезда метро, идущего по туннелю.

Вирус – это маленькая капсула, состоящая из мембран и белков. Капсула содержит одну или несколько нитей ДНК или РНК – длинных молекул, содержащих программное обеспечение для создания копии вируса. Некоторые биологи классифицируют вирусы как формы жизни, потому что они не являются однозначно живыми. Неясно, живые ли они, – можно сказать, что они не живые и не мертвые. Они влачат свое существование на границе между жизнью и не-жизнью. Вирусы, не попавшие внутрь клетки, просто сидят на мембране; ничего не происходит. Они мертвы. Они могут даже образовывать кристаллы. Вирусные частицы, содержащиеся в крови или слизи, могут казаться мертвыми, но они ждут, когда кое-что произойдет. Их поверхность липкая. Если проплывающая мимо клетка касается вируса, и липкость вируса соответствует липкости клетки, то он цепляется за нее. Клетка чувствует, что к ней прилип вирус, обволакивает его и втягивает внутрь. Как только вирус попадает в клетку, он становится троянским конем. Он включается и начинает размножаться.

Вирус – это паразит. Он не может жить сам по себе. Он может только копировать себя внутри клетки, используя для этого материалы и механизмы клетки. Клетки всех живых существ содержат вирусы. Вирусы живут даже в грибках и бактериях и иногда разрушают их, то есть у болезней есть свои собственные болезни. Вирус размножается внутри клетки, пока в конце концов клетка не наполняется им и не лопается, и тогда вирусы вырываются из сломанной клетки. Или же они могут прорастать сквозь клеточную стенку, подобно каплям, вытекающим из крана – кап, кап, кап, кап, копия, копия, копия, копия, – так работает вирус иммунодефицита человека, вызывающий СПИД. Постепенно до тех пор, пока клетка не будет поглощена, использована и уничтожена. При разрушении достаточного количества клеток носитель умирает. Вирус не стремится убить своего хозяина, это не в его интересах, потому что тогда вирус тоже может погибнуть, если не сможет достаточно быстро перепрыгнуть из умирающего носителя в новый.

Генетический код внутри вируса Эбола – одна нить РНК. Этот тип молекул считается самым древним и наиболее «примитивным» механизмом кодирования жизни. Первичный океан Земли, возникший вскоре после образования нашей планеты, около 4,5 млрд лет назад, вполне мог содержать микроскопические формы жизни, основанные на РНК. Это наводит на мысль, что Эбола – древний вид жизни, возможно, почти такой же древний, как сама Земля. Еще один намек на то, что Эбола чрезвычайно древняя, – это то, что ее нельзя считать ни однозначно живой, ни однозначно мертвой.

Вирусы могут казаться живыми, когда размножаются, но в другом смысле они очевидно мертвы, это всего лишь машины, тонкие, конечно, но строго механические, не более живые, чем отбойный молоток. Вирусы – молекулярные акулы, мотив без разума. Компактный, жесткий, логичный, абсолютно эгоистичный, вирус нацелен на создание копий самого себя – и он может время от времени это делать с невероятной скоростью. Главная директива – размножаться.

Вирусы слишком малы, чтобы их можно было увидеть. Вот способ представить себе размер вируса. Представьте себе остров Манхэттен, уменьшившийся до крошечных размеров.

На этом Манхэттене запросто может поместиться 9 млн вирусов. Если бы этот Манхэттен можно было увеличить и если бы он был полон вирусов, были бы видны маленькие фигурки, собравшиеся в кучу, как толпа на Пятой авеню в обеденное время. 100 млн кристаллизованных вирусов полиомиелита могли бы охватить точку в конце этого предложения. На этой точке может поместиться 250 вирусных Вудстокских фестивалей – совокупное население Великобритании и Франции – и вы никогда не узнаете об этом.

«Соблюдай чистоту», – думала Нэнси. Никакой крови. Никакой крови. Я не люблю кровь. Каждый раз, когда я вижу каплю крови, я вижу миллиард вирусов. Прерваться и промыть. Прерваться и промыть. Притормози. Посмотри на костюм Тони. Проверь его.

Следи за костюмом напарника, проверь возможные признаки дыры или разрыва.

Это было похоже на то, как мать наблюдает за своим ребенком: все время следит, чтобы все было в порядке.

Тем временем Джонсон проверял ее. Он наблюдал за ней на предмет любой ошибки, любой неловкости с инструментами. Интересно, уронит ли она что-нибудь?

– РОНЖЕР, – сказал он.

– Что? – спросила она.

Он указал на воздушный шланг Нэнси, предлагая сжать его, чтобы лучше слышать. Она схватила шланг и сложила его. Подача воздуха прекратилась, скафандр сдулся, и шум стих. Он приблизил свой шлем к ее шлему, повторил слово «ронжер», и она отпустила шланг. Она протянула ему кусачки под названием «ронжер». Это французское слово означает «грызун». Этот инструмент используют для вскрытия черепов.

Вскрыть череп на 4-м уровне – это всегда проблема. Череп у приматов твердый, а костные пластинки крепко соединены. Обычно череп вскрывают электрической костяной пилой, но на 4-м уровне ее использовать нельзя. Она рассеивает в воздухе частицы костей и капли крови, а в горячей зоне попадание любых заразных веществ в воздух нежелательно, даже если вы в скафандре; это попросту слишком опасно.

Они вскрыли череп плоскогубцами. Он разламывался с громким треском. Они извлекли мозг, глаза и спинной мозг и положили их в банку с консервантом.

Джонсон протянул ей пробирку с образцом и вдруг замер и посмотрел на ее руки в перчатках. Он указал на ее правую перчатку.

Она посмотрела вниз. Перчатка. Она была вся в крови, но теперь Нэнси увидела дыру. Ладонь внешней перчатки на ее правой руке разорвалась.

Нэнси сорвала перчатку. Основная перчатка была залита кровью. Кровь растеклась по внешней стороне рукава ее скафандра. Отлично, просто отлично – кровь с Эболой по всему моему костюму. Она прополоскала перчатку и руку в дезинфицирующем средстве, и они стали чистыми и блестящими. Затем она заметила, что ее рука в двух оставшихся перчатках была холодной и липкой. В перчатке ее скафандра было что-то мокрое. Интересно, эта перчатка тоже протекает? Она задумалась, нет ли в правой основной перчатке разрыва, и внимательно осмотрела ее. И тут она увидела разрыв. Трещину в запястье. У нее была дыра в скафандре. Ее рука была влажной . Она задалась вопросом, может ли зараженная кровь оказаться внутри ее скафандра, где-то рядом с порезом на ладони. Она указала на перчатку и сказала: «ДЫРА». Джонсон наклонился и осмотрел ее перчатку. Он увидел царапину на запястье. Она заметила, что его лицо исказилось от удивления, а затем он посмотрел ей в глаза. Она видела, что он боится.