Дэвид Кристиан - Большая история [С чего все начиналось и что будет дальше]

Маленькое изменение, благодаря которому люди оказались способны обмениваться информацией и накапливать ее в таких количествах, имело лингвистический характер. Язык есть у многих видов. Птицы и павианы умеют предупреждать других членов своей группы о приближении хищников. Но языки животных позволяют делиться лишь самыми простыми идеями, почти всегда связанными с чем-то непосредственно присутствующим в пространстве, примерно как в пантомиме (представьте себе, что вы пытаетесь с помощью пантомимы преподавать биохимию или виноделие). Некоторые исследователи пытались научить говорить шимпанзе, и те действительно способны усвоить 100–200 слов и оперировать ими. Они даже могут соединять их в пары, образуя новые структуры. Но у них маленький словарный запас, и они не пользуются синтаксисом и грамматикой – правилами, с помощью которых мы получаем огромное разнообразие значений из небольшого количества словесных символов. По языковым способностям они, по-видимому, никогда не превосходили двух- или трехлетнего ребенка, а этого недостаточно, чтобы создать мир, который мы видим сегодня.

Вот тут бабочка и взмахнула крылышками. Человеческий язык преодолел неприметный лингвистический порог, после чего стали возможны совершенно новые типы коммуникации. В первую очередь он позволяет нам обмениваться информацией об абстрактных сущностях или вещах и возможностях, которые не присутствуют непосредственно и порой даже существуют лишь в нашем воображении. И это у нас получается быстро и эффективно. За небольшим исключением медоносных пчел, с помощью танца сообщающих друг другу, где найти нектар, нам неизвестны животные, которые могли бы передавать точную информацию о том, что не находится прямо перед ними. Никто из них не умеет обмениваться историями из будущего или прошлого, не может предупредить о стае львов в десятке километров к северу или рассказать что-то о богах и демонах. Не исключено, что они способны думать о таких вещах, но говорить о них не умеют. Возможно, поэтому так сложно найти у других видов, даже у наших ближайших родственников, человекообразных обезьян, какие-либо признаки обучаемости [143] James R. Hurford . The Origins of Language: A Slim Guide. Oxford: Oxford University Press, 2014. P. 68; Dorothy L. Cheney, Robert M. Seyfarth. Baboon Metaphysics, loc. 2408, Kindle: «Доказательства в пользу обучения у приматов, отличных от человека… характеризуются одним словом: слабо». .

Развитие языка позволило человеку передавать информацию с такой точностью и ясностью, что знание стало накапливаться из поколения в поколение. Языки животных для этого слишком ограниченны и недостаточно точны. Если у какого-то более древнего вида все же была бы такая способность, он наверняка оставил бы следы, в том числе в виде расширения своей территории и роста воздействия на окружающую среду. На самом деле мы находили бы об этом такие же свидетельства, какие находим об истории человечества. Человеческий язык имеет достаточно большую силу, чтобы действовать в культуре как храповик, фиксируя идеи одного поколения и сохраняя их для следующего, которое, в свою очередь, может к ним что-то добавить [144] Michael Tomasello . The Cultural Origins of Human Cognition, loc. 5, Kindle: «Точная передача в социуме… может действовать как храповик, который не дает двигаться назад, так что новый артефакт или практика, недавно изобретенные, сохраняют свою новую улучшенную форму хотя бы сколько-то надежно, пока не появится следующая модификация или усовершенствование». Томаселло называет это коллаборативным обучением. . Я называю этот механизм коллективным обучением. Это новый двигатель изменений, по силе не уступающий естественному отбору, но действующий значительно быстрее, позволяя обмениваться информацией мгновенно.

Как и почему у нашего вида язык развился настолько, чтобы запустить этот мощный двигатель изменений, остается неясным. Может быть, как утверждал американский нейроантрополог Терренс Дикон, дело было в новой способности сжимать большое количество информации, вкладывая ее в символы (обманчиво простые слова, несущие огромную информационную нагрузку, например, само слово «символ»)? Или в том, что в человеческом мозге развились новые сети, отвечающие за грамматику, благодаря которым мы умеем соединять слова по строгим правилам, чтобы передавать великое множество разнообразных значений, как предполагает лингвист Ноам Хомский? Эта идея очень соблазнительна, потому что, как сказал другой лингвист Стивен Пинкер, по-настоящему сложная задача – это «создать код, с помощью которого запутанный клубок понятий можно было бы преобразовать в линейную цепочку слов», причем настолько хорошо, чтобы слушающий мог быстро восстановить из нее этот клубок [145] Steven Pinker . The Sense of Style: The Thinking Person’s Guide to Writing in the Twenty-First Century. N. Y.: Penguin, 2015. P. 110. . Или человеческий язык появился, потому что увеличилась кора головного мозга, и пространство для мыслительного процесса стало достаточно большим, чтобы вмещать сложные мысли и строить из них синтаксически сложные предложения или чтобы особь оказалась способна запомнить значения тысячи слов? [146] Идея предложена здесь: Gerhard Roth . The Long Evolution of Brains and Minds. P. 264. Об уникальной способности человека запоминать много слов см.: James R. Hurford . The Origins of Language. P. 119. Или формы языка усовершенствовались из-за тяги к общению и готовности к сотрудничеству, которые особенно развиты у нашего вида? [147] См.: Terrence Deacon . The Symbolic Species: The Co-Evolution of Language and the Brain. N. Y.: W. W. Norton, 1998; Michael Tomasello . Why We Cooperate. Cambridge: MIT Press, 2009. О новейших исследованиях эволюции языка см.: W. Tecumseh Fitch . The Evolution of Language. Cambridge: Cambridge University Press, 2010; Peter J. Richerson, Robert Boyd . Why Possibly Language Evolved // Biolinguistics 4, nos. 2/3 (2010). P. 289–306. Прекрасный новый обзор объемного корпуса исследований по культурным изменениям с дарвинистских позиций: Alex Mesoudi . Cultural Evolution: How Darwinian Theory Can Explain Human Culture and Synthesize the Social Sciences. Chicago: University of Chicago Press, 2011. А может быть, все эти факторы вместе оказали синергический эффект?

Как бы то ни было, по-видимому, наш вид первым пересек лингвистический порог, после преодоления которого информация может накапливаться в сообществах и от поколения к поколению. Благодаря коллективному обучению вскрылась золотая жила, изобилующая данными о растениях и животных, о почвах, огне, химикатах, о литературе, искусстве, религии и о других человеческих существах. Какое-то количество информации в каждом поколении терялось, но в целом ее запасы у человечества накапливались, и это растущее богатство знаний определяло ход нашей истории, обеспечивая людям все большие потоки энергии и все большую власть над окружающим миром. Вот как этот механизм описывает пионер исследований памяти, нобелевский лауреат Эрик Кандель: