Линдси Фицхаррис - Ужасная медицина. Как всего один хирург Викторианской эпохи кардинально изменил медицину и спас множество жизней

Отвечая на критику Наннели, Листер едва мог скрыть отвращение: «То, что он категорически возражает против лечения, которое он столь мало понимает и которое, по его собственному признанию, никогда не пробовал, говорит о незначительности его аргументов». Чувствуя, что сын разочарован обрушившейся на него критикой, Джозеф Джексон старался утешить Листера: «Как бы медленно и с трудом ни принимались предложенные тобою усовершенствования, и как бы ни были принижены или оспорены твои притязания, это великое дело – стать проводником для столь великого начинания как твоя антисептика, которая есть истинное благословение для смертных».

Пока Листер вел словесную войну со скептиками, от членов семьи снова пришли тревожные новости. Через несколько недель после переезда в Эдинбург он получил письмо от брата Артура, который недавно посетил Аптон, чтобы увидеть отца. Артур признался, что «не был готов увидеть столь большую перемену в дорогом папе». Джозеф Джексон ослабел настолько, что едва имел силы перевернуться в постели. Их отцу было восемьдесят три года, и хотя он всегда оставался крепок здоровьем, в последние несколько лет Листер подмечал небольшие изменения в отце. Несколько месяцев назад он страдал от сильного кашля, а в одном из последних писем жаловался на кожную инфекцию на лодыжке. Еще более показательным был почерк: когда-то четкий, он становился все более неразборчивым – верный признак того, что координация начала подводить старого отца, как это было с Саймом после инсульта.

Листер собрал вещи, отправился в Лондон и успел в самый последний момент. Пять дней спустя, 24 октября 1869 года, Джозеф Джексон скончался. Эта потеря стала для Листера серьезным ударом: всякий раз, когда он бывал раздосадован или не уверен в принятом решении, Джозеф Джексон служил путеводным светом и голосом разума. Когда Листер хотел отказаться от медицинской карьеры, чтобы стать проповедником, отец предвидел ошибочность такого пути для сына и осторожно направил по верной дороге. Листер ощущал, что ему будет не хватать отцовских советов.

Терзаемый горем, Листер написал своему шурину Рикману Годли. Он описал странный сон, который приснился ему в последнюю ночь, проведенную в доме детства. Во сне Листер спустился из своей спальни в Аптон-Хаусе, а внизу его сердечно встретил отец. «Он тепло пожал мне руку и поцеловал меня, как делал, когда я был маленьким мальчиком», – писал Листер. Они обменялись парой слов, прежде чем Листер спросил отца, хорошо ли он спал после долгого путешествия. Джозеф Джексон ответил, что спал он плохо, однако вполне здоров – и оба обрадовались. Именно тогда Листер заметил, что отец сжимает в руках маленькую книгу, в которой, как он понял, содержатся заметки о путешествии Джозефа Джексона. Тут Листер проснулся, успев еще подумать, как интересно было бы их прочитать.

Он закончил свое письмо искренним, почти поэтическим пожеланием: «Хотел бы я, чтоб и ты был на том спокойном берегу».

Спустя две недели после смерти отца Листер прочитал вступительную лекцию новым студентам Эдинбургского университета. Он отдал дань уважения Сайму, который также присутствовал на лекции. «Мы можешь лишь радоваться, что наш учитель все еще среди нас, – сказал Листер, возможно, думая о своем собственном отце. Он сказал собравшимся молодым людям, что, поскольку у него есть «свободный доступ к неисчерпаемому запасу знаний и опыта Сайма, он в некотором смысле – через меня – останется вашим учителем».

Сайму между тем становилось все хуже. Через несколько месяцев после вступительной лекции Листера старый хирург потерял способность говорить. Также он более не мог глотать, что в эпоху, когда питательных трубок не существовало, означало неотвратимый летальный исход. Стало очевидно, что на этот раз Сайм уже не оправится. 26 июня 1870 года «Наполеон хирургии» скончался в постели.

Медицинский мир оплакивал потерю такого выдающегося хирурга. Авторы The Lancet сетовали: «В лице мистера Сайма умирает один из самых серьезных мыслителей и, возможно, лучший учитель хирургии в мире…[Он] не будет забыт, пока жив хоть один из его учеников, и как хирурга его будут помнить до тех пор, пока люди нуждаются в хирургии». Редакция British Medical Journal выразился так: «Нет никаких сомнений, что Сайм стоит на первом месте среди современных хирургов».

Листер скорбел об этой утрате больше всех – за один год он потерял обоих отцов. Теперь, когда Сайма не стало, осталось лишь несколько старших хирургов, с которыми он мог бы проконсультироваться. Племянник Листера позже заметил, что при жизни Сайма считали «первым хирургом Шотландии». Теперь, после его смерти, нация надеялась возложить эту честь на Джозефа Листера.

До сих пор медицинское сообщество неохотно принимало идею о том, что микроскопические организмы вызывают болезни. Как проницательно заметил один из помощников Листера: «Новое и великое научное открытие всегда влечет за собой множество жертв – репутации тех, кто прославился старыми методиками. Им трудно простить человека, чья работа лишила их общественного почитания». И если уж старым хирургам трудно отвыкнуть от десятилетий ортодоксального мышления (так рассуждал Листер), то тем легче провести революцию в умах подрастающего поколения. Он уже обрел преданных поклонников в Глазго и теперь надеялся сделать то же самое в Эдинбурге.

Главной особенностью курса Листера были демонстрации. Его лекции часто касались теорий инфекции, что дополнялось историями болезни и лабораторными опытами. Листер собрал сокровищницу из рекомендаций, предупреждений и иллюстраций, основанных на его собственном опыте. Он даже приводил пациентов из палат в операционную, когда вел занятия в больнице. Цель Листера заключалась не в том, чтобы набить головы студентов фактами, а в том, чтобы привить им базовые принципы. Один студент вспоминал, что хотя этот предмет был для него новым, «факты излагались столь ясно и логично, что я думал: вряд ли здесь может быть какая-либо иная точка зрения!» Уильям Уотсон Чейн, который позже стал знаменитым хирургом и специалистом по антисептике, отметил разницу между курсом Листера по систематической хирургии и курсом, который читал другой профессор. Последний состоял из «очень тоскливых выступлений, полных любопытных теорий о реакциях организма и воспалении» и был «совершенно мне непонятен», – писал он. При этом Чейн был совершенно «очарован прекрасным видением, представленным Листером», и вышел из лекционного зала в первый день занятий, полный энтузиазма в отношении будущей профессии.

Студенты Листера многого ждали от своего преподавателя, а он, в свою очередь, предъявлял им не менее суровые требования. Занятия велись едва ли не с полицейским подходом. Как было принято в то время, студенты при посещении лекции при входе оставляли карточки с именами, что позволяло преподавателю отмечать отсутствующих. Используя эту систему, Листер запретил посещать занятия систематическим прогульщикам. Он собирал входные билеты лично, пропуская молодых людей в его святая святых. Это гарантировало, что студенты не оставят две карточки, за себя и отсутствующего друга – обычная практика, которую Листер ненавидел. «Любая система, что заставляет человека думать, будто ложь в письменном или устном виде – небольшой грех, пагубна, – писал Листер. – Впоследствии он с тем же безразличием не гнушается лгать, устно или письменно». Он также контролировал доступ в класс, чтобы студенты не могли прерывать лекцию опозданием. «Входы и выходы у меня устроены так, что никто не может войти в класс спустя определенное время, – писал он, – а выйти ученики могут только через одну дверь».