Виктор Смольников - Записки Шанхайского Врача

Иностранный Шанхай был равнодушен к науке и искусству. Его привлекали английские фунты и американские доллары. Здесь была единственная труппа оперетты - это была русская труппа, иногда проходили выставки художников - тоже, в основном, русских. Некоторые из них, например, Герасимов и Засыпкин, известны своими полотнами далеко за пределами Шанхая. Правда, и у англичан кое-что было. Клуб любителей драматического искусства ставил, и очень талантливо, пьесы старинных и современных английских и американских писателей. На одной такой пьесе «погорел» мой друг доктор Андерсон. Он играл в сцене, где должен был находиться в пижаме в постели с чужой женой. Это страшно возмутило английское общество, и глава фирмы доктор Гонтлетт дал Андерсону понять, что тот перешел все допустимые границы. Андерсон написал Гонтлетту подробное письмо, в котором сообщил, что не видит для себя перспектив в фирме «М». В ответ он получил следующее: «Дорогой доктор Андерсон, мы все давно уже заметили, что климат Шанхая вам не подходит. Ваше решение уехать отсюда нам представляется весьма разумным. Искренне ваш, Э.Д. Гонтлетт».

У меня сохранились эти письма, потому что я был секретарем фирмы с 1941-го по 1954 год. Кстати, это совсем не почетный пост, на него назначался самый младший, потому что никто не хотел вести протоколы фирмы.

В своей книге Вартег отмечает, что все коммерческие сделки проводились в Шанхайском клубе на набережной.

Это верно, но проводились они не за чашкой чая, как пишет он, а за стаканом виски с содовой или джина. Чая я что-то не видел в Шанхайском клубе. Чай пили в клубах, куда приходили дамы играть в теннис или вязать и сплетничать. А в Шанхайский клуб вход женщинам был запрещен. Но надо сказать, что Вартег за две недели успел увидеть очень многое. В его книге, объемом почти в четыреста страниц, много достоверных описаний, документов и исторически ценных фотографий того времени.

Вот одно из его интересных наблюдений: «...Шанхай лишен всякой национальной государственной организации, и неизвестно даже, кому в сущности принадлежит... Концессии разных держав в открытых портах заселены не исключительно подданными данной державы; эти поселения, занимающие пространство в один-два километра, даже не подчинены консулам представленных держав... В Восточной Азии англичане или немцы перестают по отношению к китайцам или японцам быть англичанами или немцами; они так же, как американцы, французы и прочие иностранцы, имеют счастье быть белыми или, как выражаются китайцы, варварами».

На этой расовой солидарности и играли всегда колонизаторы. Сейчас, например, в Южной Африке европейцу с прогрессивными взглядами (не члену компартии, конечно) жить легче, чем африканцу с реакционными взглядами, только потому что кожа у него белого цвета. Одна английская монашка-францисканка, жившая в Южной Африке, рассказывала мне о расовой сегрегации в католических школах: в одних учились белые дети, а в других -черные. Эта монашка преподавала в школе для белых девочек. Однажды в ее классе возникло волнение. Школьницы гурьбой отправились к директрисе и сообщили о том, что у одной девочки они увидели за ушами, которые были прикрыты волосами, полоску черной кожи. Они не хотят вместе с такой девочкой учиться. Было произведено дознание и выяснилось, что когда-то, три поколения назад, в ее семье была негритянка. Девочку исключили из школы. Я даже не осуждаю за это монашку-директрису. В Южной Африке ей ничего другого не оставалось делать. Если бы она попыталась защитить несчастную, то власти нажали бы на архиепископа, и тот перевел бы директрису в другую школу, а девочку выгнали бы все равно.

Англичане в Китае тоже проводили политику расовой и классовой сегрегации. В английских конторах на дверях туалетов были надписи «Только для иностранцев», «Только для китайцев». В иностранные клубы китайцев и японцев не принимали. В «аристократические» клубы (собственно говоря, никакой аристократии, как таковой, в Китае не было - следовало бы сказать, в «высокобуржуазные» клубы) не принимали «половинок» - людей со смешанной кровью, европейской и китайской, несмотря на их британское подданство. В спортивные клубы, как например в Шанхайский гребной клуб, принимали и «половинок», и русских, но зато не принимали полицейских - даже самых чистокровных англичан. Это уже классовая сегрегация. Правда, у полиции был свой клуб. Русских принимали и в другие клубы, но практически они не могли их посещать из-за высоких членских взносов.

Французы в этом отношении были лояльнее. Многие из них были женаты на китаянках или вьетнамках, и их жен принимали во французские клубы без ограничений.

Во всех этих «независимых республиках», как их справедливо называет Вартег, существовало «право экстерриториальности». Это означало, что иностранца, совершившего преступление, мог судить только его консул или смешанный суд в Шанхае. Китайским законам иностранцы не подчинялись, что было для них очень удобно. На русских это не распространялось: у них не было своего консула.

Шанхай не был свободным портом, «порто франко», поскольку китайская таможня (ее полностью контролировали англичане) взимала пошлины на ввозимые товары, но он был свободным городом в несколько ином смысле. Любой человек мог повесить на своей двери вывеску «специалист-гинеколог», даже если он был просто шарлатаном и не имел никакого медицинского (а может, и никакого вообще) образования, - муниципалитет международного сеттльмента в это не вмешивался. На территории французской концессии власти требовали предъявления диплома об окончании университета любой страны. Но во многих странах дипломы продавались за деньги, и такой диплом не давал никакой гарантии больному. Я знал одного русского, сына миллионера, который купил себе в американском университете диплом инженера-химика, хотя не умел написать даже формулу воды.

В английской газете «Норд Чайна Дейли Ньюс», да и в других газетах, много лет подряд печатал свое объявление доктор Кассов: «специалист по лечению геморроя и варикозных вен». Его даже шарлатаном нельзя назвать. Он ничего, кроме варикозных вен и геморроя, не лечил и доктором, конечно, не был. В лучшем случае, фельдшер, умевший делать внутривенные вливания. Но в сообразительности ему отказать нельзя: он выбрал себе узкую специальность, в которой не бывает неудач. На территории французской концессии он практиковать не мог, потому что у него не было никакого диплома, а в сеттльменте - пожалуйста. Правда, муниципалитет международного сеттльмента публиковал ежегодно «Список зарегистрированных врачей», в начале которого было сказано: врач, фамилия которого здесь помещена, действительно имеет диплом врача. Но шарлатаны не обращали внимания на этот список, который все равно никто не читал.