Виктор Смольников - Записки Шанхайского Врача

Однако и по отношению к еврейской общине и всем ее учреждениям китайцы использовали свою обычную тактику экономического удушения. В этом им помог, сам того не ведая, мой пациент Слоссман, который во время войны служил в британской армии (он не уточнял мне свой чин, а я и не спрашивал - во всяком случае, фельдмаршалом он не был). Видимо, в признание военных заслугой был избран в совет старейшин еврейского клуба. Со своим британским подданством Слоссман носился как с писаной торбой, что тотчас отразилось на жизни еврейского клуба: он установил там порядки, царившие в британской армии. Старший повар клуба был произведен им в майоры, другие повара стали лейтенантами, старшие официанты (бои) - старшими сержантами, младшие -младшими сержантами. Почему остальные старейшины клуба не сообразили вовремя, что Слоссман подкладывал им бомбу замедленного действия? Неизвестно. Во всяком случае, когда в связи с введением налогов на клубы еврейская община уже не могла содержать клуб, встал вопрос о его ликвидации. И тут выяснилось, что, кроме выплаты денег за выслугу лет и трехмесячного пособия при увольнении, - что должны были делать все иностранные организации, - «слоссмановская армия» стала требовать себе еще и денег за чины, особенно кричали майор и лейтенанты. На беднягу Слоссмана посыпались проклятия всей еврейской колонии. Не знаю точно, чем закончилось дело, но авторитет Слоссмана как военачальника сильно упал.

Вскоре закрылась и еврейская больница. Британская колония начала переговоры с одной фешенебельной частной китайской больницей о сдаче британцам одного из ее отделений, которое британская колония бралась отремонтировать за свой счет и отделить стеной от остальной части больницы, чтобы иностранцы не мешали китайским больным (то есть, чтобы китайцы были отделены от иностранцев). Так как за этим предложением стояли большие деньги, то владельцы больницы согласились. Там я и лечил своих пациентов до своего отъезда в СССР.

При Обществе граждан СССР были организованы трехгодичные курсы медсестер, где я был директором и читал «кожные и венерические болезни». Курсы просуществовали ровно три года, и один выпуск мы все-таки сделали. Сестры учились прилежно, хотя были и исключения. Одна девица, не отличавшаяся особым умом, на выпускном Экзамене на вопрос, как лечить острую гонорею, ответила, что нужно сначала хорошенько промассировать больного. Все было бы ничего, но экзаменаторы не могли удержаться от хохота, и бедняга на нас очень обиделась. Но и это еще ничего. Оказалось, что на курсах три года училась совершенно глухая девица, а мы этого не знали. Выяснилось это только при проведении практики в больнице, на третьем курсе. Больные вызывали дежурную сестру не звонком, а красной лампочкой, которая зажигалась в дежурке. Эта сестра прибегала в палату, будила всех больных по очереди и спрашивала, кто сигналил. Естественно, во всем виноватым оказался я, так как не предусмотрел медицинский осмотр учащихся. Диплом ей все же дали. А что было делать?

В последний год моей жизни в Шанхае у меня неожиданно прибавилось работы. На празднике, устроенном для детей в английском клубе, ко мне подошел мой пациент Меллор, отвел меня в сторону и сказал, что после смерти Бертона в совете директоров Калти Дэйри (большое акционерное общество, торговавшее молочными продуктами и владевшее несколькими стадами коров) нет врача, а по уставу общества врач непременно должен быть в числе членов совета. Он попросил меня занять место Бертона и стать членом совета директоров их общества. Я согласился и около года был директором коров и быков. Мои обязанности заключались в следующем. Один раз в месяц я получал толстый пакет от секретарши, в котором подробно описывалось состояние моих подопечных: сколько родилось телят, сколько коров беременны, как поживают быки, сколько сделано противотуберкулезных прививок и т.д. На прочтение этого документа уходило часа два. Один раз в месяц я получал чек на довольно крупную сумму - мой гонорар за ничегонеделание. Наконец, один раз в месяц я присутствовал на заседании совета директоров. У компании было несколько ферм, и мы собирались на главной ферме в центре города. Заседание проводилось в административном здании, где находился кабинет управляющего - это был ветеринарный врач, норвежец. В этом же здании располагался и зал совета директоров. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, и кресла. Против каждого кресла на столе лежали карандаши и несколько листов бумаги (на них можно было рисовать рожицы и всякую ерунду). Около управляющего стояла непочатая бутылка виски «Белая лошадь» и стаканы, серебряная чаша с кубиками льда и бутылки с содовой водой. «Белая лошадь» - прекрасный виски, но почему именно «Белая лошадь»? Я думаю, главная причина в названии. Если бы была марка «Белая корова», то директора пили бы только ее. Бой разливал виски с содовой, а управляющий минут на двадцать делал доклад - на самом деле, просто резюмировал отпечатанный отчет, который все директора уже получили. Потом болтали о том о сем. На этом заседание заканчивалось. Директора садились в свои машины и уезжали. Когда все стало ясно с моим отъездом на Родину, я написал письмо в совет директоров о выходе из его состава и получил краткий ответ, подписанный секретаршей, о том, что мое письмо получено и принято во внимание. Англичане гневались.

В это же время я открыл новый химический индикатор «робертин». Будучи врачом семьи Фрайер - отца и дочери, я довольно часто посещал их, и однажды Роберта Фрайер угостила меня вареньем из ягод «huckleberry» (в словаре говорится, что это что-то вроде черники или брусники, но я никогда не слышал, чтобы в Шанхае росла брусника). Это было вкусное варенье красноватого цвета. Роберта сказала, что если его намазать на «скон» (шотландские булочки, в которых очень много соды), то оно станет зеленым. Мне все стало ясным - растительный индикатор. Я попросил у Роберты немного варенья и, вернувшись в нашу лабораторию, начал эксперименты. Действительно, мои предположения полностью оправдались: индикатор при определенной щелочности раствора менял цвет с красного на зеленый. Я был в восторге. Но, поговорив с одним опытным химиком узнал, что очень многие ягоды, содержат вещества, меняющие цвет при изменении кислотности или щелочности среды. На этом я свое открытие закрыл.

Но если только вдуматься в то, что вся прелесть цветов и изменение их цвета от цветения до увядания зависят просто от кислотно-щелочного равновесия, если вспомнить, что алмаз, из-за которого люди идут на преступления, всего только сильно спрессованный углерод, а сапфиры и рубины просто-напросто триоксид алюминия, являющийся составной частью обыкновенной глины, то становится смешно, что род людской готов перегрызть друг другу горло из-за углерода и глины. Сейчас у нас есть великолепные сплавы, которые выглядят, как золото. Мельхиор - сплав меди, никеля и цинка - мало чем отличается от серебра, латунь (медь, олово и цинк), томпак (медь и цинк) прекрасно имитируют так называемые драгоценные металлы.