Виктор Смольников - Записки Шанхайского Врача

В марте советским консульством было объявлено, что советские граждане, желающие поехать в СССР на освоение целинных и залежных земель, могут подавать заявления об отъезде. Мне позвонили из генерального консульства и спросили, собираюсь ли я ехать. Я ответил, что да. С этого момента все мои неприятности с поликлиникой отошли на задний план. Со всеми служащими я успел уже расплатиться. Оставалось передать кому-то из врачей мою практику, причем такому врачу, которому я верил. К счастью, по личным обстоятельствам, не собирался уезжать из Шанхая доктор Ренэ Сантелли, французский хирург, он и согласился взять моих англичан. Я переговорил с британской торговой палатой (странная, как я теперь вижу, палата: ведь торговли-то вообще не было) и с британским консульством. Они согласились с кандидатурой Сантелли. Собственно говоря, у них не было другого выбора.

Я хорошо знал Сантелли, потому что он приглашал меня давать наркоз его больным. Он был веселым человеком, его любили и ассистенты, и медперсонал. Несколько настороженно к нему относились только монашки-медсестры, так как он, не стесняясь их присутствия, часто изъяснялся на звучном, полнокровном языке Рабле. Как-то он оперировал женщину по поводу рака матки. Нисходящая толстая кишка у больной была спаяна с опухолью, и Сантелли осторожно отделял ее от опухоли. Неожиданно стенка кишки порвалась, и ее содержимое полилось в брюшную полость. «А, дерьмо! - весело воскликнул Сантелли. - Запомните, господа, дерьмо является абсолютно верным признаком разрыва стенки кишки».

Я передал Сантелли карточки с историями болезней пациентов, их было около тысячи, и официально уведомил британское консульство о прекращении практики.

Прощальный ужин по поводу моего отъезда, кроме норвежского генконсула Мартина Болстада, устроил индийский генконсул Муругесан. А еще Сантелли достал мне приглашение во французское генконсульство на празднование четырнадцатого июля - Дня взятия Бастилии.

Стояло жаркое и поразительно дождливое лето. Каждый вечер клуб граждан СССР был переполнен. Около секретаря клуба всегда толпилось много посетителей-мужчин. Дело было в том, что по правилам во всех помещениях клуба можно было находиться с расстегнутым воротничком, а вот в ресторан без галстука вход был воспрещен. Многие члены клуба, пришедшие без галстука, шли к секретарю, который держал в шкафу ворох галстуков и выдавал их безвозмездно, под честное слово, безгалстучным членам. Кроме клуба, у нас еще была советская школа, общежитие для бедных детей, которое занимало два здания, и кинотеатр, представлявший собой большой навес из циновок.

Советский спортивный клуб к тому времени уже закрылся. Любопытна история его создания, примерно лет за семь до его закрытия. Для строительства клуба обществу граждан СССР понадобились деньги. Решено было поступить по принципу Робина Гуда: ограбить богатых. Генеральный консул СССР пригласил группу наиболее состоятельных лиц советской колонии в консульство на просмотр фильма «Сказание о земле сибирской», еще не вышедшего на шанхайские экраны. Сначала показали фильм. Эффект от него был ошеломляющим. Потом был ужин, тоже ошеломляющий: тогда еще подавали красную икру. За кофе консул встал и произнес небольшую речь. Он сказал, что Обществу граждан СССР нужны деньги на постройку спортивного клуба. Тут же все полезли за чековыми книжками. Моя соседка по столу сняла свои золотые часы с массивным золотым браслетом. Короче, деньги нашлись сразу.

Перед отъездом мне нужно было продать свою английскую машину «Остин-Ю» и мотоцикл «Ройал Энфилд». Общество китайско-советской дружбы организовало комиссию, через которую отъезжающие в СССР советские граждане могли продать вещи, и, надо сказать, эта комиссия, действительно, оказывала большую помощь. В отличие от советских граждан, ехавших в СССР по визе, для которых существовал целый ворох советских таможенных правил и всяческих ограничений, нас ничем не ограничивали ни по количеству, ни по качеству ввозимых с собой вещей. А так как правительство СССР брало на себя транспортировку имущества на целину, то и эти заботы были с нас сняты.

Свою английскую машину я решил не везти с собой не потому, что знал об отсутствии для нее в СССР запчастей. Этого я как раз не знал. Но я знал, что у английских машин слабые аккумуляторы. Даже в мягкую шанхайскую зиму (никогда не ниже плюс пяти градусов) мой шофер каждый вечер выпускал из радиатора воду, а утром наливал в него кипяток, иначе мотор не стартовал.

Один англичанин, принимавший участие в туристическом «кроссе» богатых бездельников зимой через Италию, рассказал мне по этому поводу забавную историю. Джентльмены и леди всех национальностей ехали на машинах самых различных марок с остановками в фешенебельных гостиницах с заранее забронированными номерами. Директор английского банка, специально купивший себе для этой поездки последнюю модель «Ягуара» (дорогая английская машина), каждое утро, когда вся компания рассаживалась по машинам и отправлялась в путь до следующей выпивки в следующем отеле другого города, не мог на своем «Ягуаре» сдвинуться с места. И это в Италии! А я ехал в Сибирь.

Приготовления длились более трех месяцев. Так, наверное, было рассчитано в Москве, чтобы мы приехали на место еще летом. Дважды с отъезжающими беседовал генеральный консул Шестериков, отвечал на многие вопросы, часто неожиданные, а иногда просто глупые. Один преуспевающий коммерсант задал такой вопрос: «У меня есть двести штук китайского шелка. Имеются ли на целине склады, в которые я мог бы их поместить?»

У индийского генконсула в Шанхае. Прощальный ужин по поводу нашего отъезда на Родину. 1954 г.

Последний прием в Шанхае, на котором мы были с женой, был вечером 14 июля в саду французского генконсульства по случаю Дня взятия Бастилии. А 16 июля нас посадили в вагоны второго класса, и мы поехали на запад в сторону Нанкина. Сразу за Шанхаем мы увидели, что такое наводнение. Поезд шел по очень высокой насыпи, но колеса были в воде, а кругом - горизонт и сплошная вода. Виднелись только крыши домов и верхушки деревьев. Вся равнина на сотни километров была под водой, и на сушу мы выбралась лишь на подступах к Нанкину, так как он стоит в гористой местности. В Нанкине для переправы через Янцзы наши вагоны закатили на громадный понтон. После переправы мы двинулись прямо на север в сторону

Тяньцзиня. В Тяньцзине стояли дня два, чтобы дать время сесть в поезд «целинникам »-тяньцзиньцам. Многие пошли смотреть город. Я не пошел. В Тяньцзине я прожил около тринадцати лет, для меня это были счастливые годы, и мне не хотелось портить впечатления юности.