Виктор Смольников - Записки Шанхайского Врача

Когда я работал у доктора Лемперта, у него была русская секретарша - молодая и красивая женщина. Как-то она заболела, и Лемперт попросил меня съездить и посмотреть ее. Я поехал. Дом находился в том же районе и на той же улице, но тут подобная щель была расположена на первом этаже под лестницей, где обычно находятся туалет и кладовка для всякого хлама. Хозяйка сдавала эту каморку как комнату. Я вошел. Окна не было вообще, на узенькой койке лежала наша секретарша. В каморке еще вместились маленький столик и стул, сбоку на стене - небольшое зеркало. Естественно, горела лампочка. А над столиком висела картина: красивый садик с ярко-зеленой травой и мальвами. Картина эта заменяла окно. Летом в такой норе, наверное, невозможно было жить, так как в июле температура воздуха в Шанхае колеблется между тридцатью восемью и сорока двумя градусами Цельсия.

Эпиляция - термин медицинский, означающий удаление волос вместе с корнем (с луковицей). Когда волос удаляется с корнем, он больше не растет. Бритье, например, не является эпиляцией, так как лезвие бритвы срезает волосы, не трогая корня, и волосы растут вновь.

Фирма «М» купила маленький высокочастотный аппарат для косметических операций на коже: им можно было выжигать бородавки, закрывать маленькие расширенные артерии и вены на лице, а также делать эпиляцию волос. Наша секретарша Пегги Уильямс, прелестная брюнетка, попросила меня удалить ей волосы подмышками. Я согласился и сразу сделал две грубейших ошибки. Во-первых, эпилировать волосы подмышками нельзя: их там несколько тысяч. Аппаратом легко произвести эпиляцию, скажем, пяти-шести волосков, растущих на бородавке на лице. Для эпиляции подмышечной области нужно потратить, по крайней мере, год, если не больше. В общем, затея нереальная. Но об этом я узнал позже. Пегги пришла в процедурную и легла на операционный стол. Я тщательно протер ей волосы спиртом, и это была вторая глупость. Эпиляция проводится при помощи микроискры, и стерилизовать кожу при этом излишне. Когда я включил ток, вся подмышечная область вмиг вспыхнула. Я начал тушить пламя рукой. Потушил, но все волосы сгорели. Пегги встала и сухо сказала: «Благодарю вас, доктор, на первый раз достаточно».

Это была не эпиляция, а подмышечный пожар.

Корнет Савин был известным авантюристом. Судя по его чину (самому младшему), он учился в кавалерийском училище. За рубежом издавали небольшие книжечки с описанием его похождений. Вот одно из них.

Юнкерам не разрешалось посещать оперетту, а Савин со своим приятелем все-таки пошел. Их увидел главный полицмейстер Москвы Трепов, прибывший в театр в сопровождении своего адъютанта, и спросил: «Что вы здесь делаете господа?.. Как ваша фамилия?» - обратился он к Савину. Тот назвался. Трепов бросил через плечо своему адъютанту: «Запиши». «А ваша как фамилия?» - спросил, в свою очередь, Савин Трепова. Тот так опешил, что пробормотал: «Моя? Трепов». - «Запиши», - бросил через плечо своему приятелю Савин.

Рассказывали и множество других историй. Например, о том, как Савин пытался продать группе английских бизнесменов дворец московского генерал-губернатора -нынешний Моссовет. Или, как он чуть было не сел на болгарский престол, поскольку походил лицом на царя Фердинанда. В общем, это был еще тот жулик и нахал.

В Шанхае он жил, когда я был студентом. Его можно было встретить на главной улице французской концессии прогуливающимся в светло-сиреневой офицерской шинели и фуражке. Это был уже глубокий старик с белой бородой.

Потом он попал в Гонконг и там угодил в больницу -и опять-таки в очень удачный момент: перед коронацией английской королевы Елизаветы (1953 г.). В день коронации всем больным было выдано по бокалу вина. Главный врач больницы обходил всех больных, каждому подносил стакан вина и поздравлял с праздником. Подошел он и к престарелому корнету. Тот улыбнулся главврачу и сказал, что за здоровье ее величества может пить только «Шампанское». Врач рассмеялся и велел принести ему бутылку. Это было последнее известие о корнете Савине, появившееся в газетах.

В бесплатное отделение нашей больницы поступил филиппинец средних лет с симптомами «острого живота», так хирурги называют любую катастрофу в брюшной полости, требующую немедленного вмешательства. Но симптомы у вновь прибывшего не были настолько острыми, чтобы торопиться, и доктор Гонтлетт, осмотрев его, решил оперировать на следующее утро. Я сделал все назначения, а когда пришел пораньше на следующий день, то увидел, что кровать моего филиппинца пуста. Я спросил китайского фельдшера, где больной, и получив ответ, что ушел в операционную, поспешил туда. Операционные у нас были на четвертом этаже, и больного полагалось до самой операционной везти на каталке, которую поднимали на этаж в большом лифте. Филиппинца я увидел идущего по лестнице пешком уже на площадке четвертого этажа. Я хотел сказать ему... много чего я хотел ему сказать, но он не понимал английского языка.

Вскоре все подготовили к операции, и я дал наркоз. Гонтлетт вскрыл живот и увидел белые пятна «сальной свечки» на поджелудочной железе - признак острого панкреатита. Кроме того, в животе было довольно много кровавой жидкости. Гонтлетт счел случай безнадежным и зашил брюшину, но не слой за слоем, как это обычно делается, а большой иглой захватывая все слои сразу, как зашивают животы после вскрытия трупов. «Тут делать нечего», - сказал он. Я разбудил больного и отправил его в палату. По моим прогнозам ночью он должен был умереть. На другой день во время обхода я увидел в палате моего филиппинца живым: он стоял рядом с кроватью и перетряхивал свой матрас. Выругав его за это, я объяснил, что ему нельзя вставать - я-то знал, что его зашили, как труп.

Через три недели он выписался. Здоровый - не здоровый, но выписался. А месяца через три вызвал меня к себе домой, оказалось, для того, чтобы поблагодарить меня, но при этом сказал, что чувствует себя плохо и уезжает на Филиппины умирать.

У меня был пациент, полицейский, по фамилии Корбут, по национальности, кажется, поляк, а женат был на русской. Как-то осенью его жена вызвала меня рано утром, сказав по телефону, что у мужа странные отеки. Я приехал и с трудом его узнал. Корбут лежал в постели закрытый теплым одеялом - утро было прохладным, - уши у него были раздуты, приобрели форму груш и лежали на подушке, как у спаниеля, лицо было слегка отекшим. При этом он ни на что не жаловался и чувствовал себя вполне здоровым, только из-за ушей не мог идти на дежурство. Это была, конечно, аллергия. Но на что? Я стал выяснять, какие перемены произошли в обстановке, в его образе жизни и питании. Никаких, все то же самое. После долгих расспросов выяснилось, что его супруга купила летом резной камфарный ящик. Так называют красивые китайские ящики, покрытые рисунками, которые делают из разных сортов дерева, иногда обычных, иногда очень дорогих, йзну-три эти ящики выстилают тонкими пластами камфарного дерева, запах которого отпугивает моль. В таких ящиках можно хранить вещи без нафталина. Жена уложила в ящик на лето зимние одеяла, а за день до происшествия вынула и одним из них накрыла своего мужа. Корбут оказался чувствительным к камфаре, и на утро проснулся вот в таком виде. Одеяла проветривали несколько дней, и больше реакция на них не повторялась.