Лидия Богданович - Записки психиатра

Аня была настоящей лучезарной чеховской Аней из «Вишневого сада». Особенно чудесны были ее голубые глаза с темной каемкой ресниц. Прямые волосы были закручены в тугой узел, и чистый голос звенел, как у ребенка. Светлы и полны радостных надежд были анины мечты. Работая и помогая больной матери, Аня училась в заочном отделении педагогического института и мечтала стать сельской учительницей. Казалось, что жизнь ее будет очень счастливой, и я чистосердечно этому радовалась.

После дружеской беседы меня принялись угощать.

Кроме ароматного украинского борща, мне пришлось одолеть кусок утки с гречневой кашей, вареники со сметаной, медовые пампушки и много других яств. Когда хозяйка дома приносила все новые и новые кушанья, Аня, заливаясь серебристым смехом, отказывалась, а потом, «откушав», восторгалась и съедала все до конца.

«Аполлон» налил гостям виноградного вина, а себе чарку водки и залпом ее выпил.

— Смотрите!.. — удивилась Аня, — и не поморщился!

«Аполлон» не только не поморщился, но стремительно выпил еще и сказал:

— Древние греки и те никогда не обедали без вина, ну, а нам и подавно можно.

— Греки вино разбавляли водой… — вставила Аня и звонко засмеялась.

— А мы без воды… это здоровью куда полезнее.

«Аполлон» поспешил выпить третью чарку и затем произнес речь, в которой опроверг «вред алкоголя».

— Я ежедневно перед обедом выпиваю одну рюмку водки и со мной, как видите, ничего дурного не происходит…

— Ты выпил сегодня три… — засмеялась Аня.

— За тебя, Анюточка, я выпью и четвертую…

«Аполлон» потянулся к графину, но в это время сестра вступила в права хозяйки и, завладев сосудом, скрыла его на подоконнике за занавеской с красными петушками.

Нельзя было более наглядно подтвердить мнение, что алкоголь не приносит вреда здоровью, тем более что защитник этой теории имел такой цветущий, здоровый вид. Все же я привела из истории примеры того, как губили свои таланты и здоровье пьющие…

Вскоре мне предстояло уехать из Крыма. Мой отъезд «Аполлон» отметил «мускатом» и «горилкой». Снова в той же компании мы сидели в маленьком солнечном домике. От второй рюмки вина я и Аня отказались. «Аполлон», выпив «вторую чарку горилки», взял скрипку и начал играть.

Ароматный теплый вечер, шум моря и дивные звуки скрипки — все слилось в одну прекрасную симфонию счастья. Я забыла, что вокруг люди… В заходящих лучах солнца глаза Ани искрились теплыми огоньками. А Мария Даниловна притихла, побледнела, сидя в глубокой задумчивости.

— Где мы? Что произошло? — опомнилась я, когда замерли последние звуки скрипки.

«Аполлон» уже положил на стол свой инструмент и вытер платком лоб.

Скромная Аня вдруг рванулась к нему. Забыв о нас, о целом свете, она обняла его и прижалась головой к его широкой груди. Последний луч солнца золотом сверкнул в ее волосах. Талант скрипача был беспределен, как море. Слова казались лишними. Я пожала его большую теплую ладонь.

— Ну, как с таким братом не выздороветь? Как свадьбу не сыграть? — говорила Мария Даниловна с порозовевшим от лихорадочного румянца лицом и собирала вечерний чай.

Прощаясь со мной в этот вечер, «Аполлон» тихо спросил меня о невесте и, не выдержав, признался, что любит ее и счастлив.

На следующий день я покинула благодатный берег Крыма.

Мы обещали писать друг другу, но за множеством дел и забот так и не собрались.

Спустя несколько лет на бульваре Москвы я встретила Аню с трехлетним ребенком. Она радушно меня обняла и начала рассказывать все, что произошло с момента нашей разлуки — о ее замужестве с «Аполлоном», о ребенке, о счастье… Вдруг искорки, вспыхнувшие в голубых глазах Ани, померкли, и она замолчала. Мы прошли с ней в отдаленный уголок бульвара и присели на скамью.

Теперь я увидела, как Аня исхудала, побледнела и, видимо, что-то хочет, но не решается мне сказать.

— А Мария умерла, — сказала она вдруг и, как ребенок, всхлипнула.

Ее маленькая дочка прижалась к ней и тоже всхлипнула…

— Иди, Нина, поиграй!.. Я нарочно… — сказала она, проглотив слезу.

Дочь вяло играла в песке, а мать говорила:

— Не то… не то… я говорю… я о нем вам сказать хочу… Поженились мы… Такое счастье было! Он играл, в театре все рукоплескали, а я… Я хотела кричать: он мой! Только мой! Не крикнула я… Заплакала от счастья… А сейчас ведь он гибнет!

— Болен?!

— Нет, пьет…

И Аня с горечью рассказала мне, как постепенно, начав с рюмки вина перед обедом, «Аполлон» стал пить по вечерам, а затем и опохмеляться. Особенно запил он после смерти Марии Даниловны.

— На нервной почве, — говорила Аня, — у мужа появилась дрожь в руках: пальцы не попадали на струны, он обливался потом, не владел струнами… Пришлось ему оставить симфонический оркестр… Теперь играет на кларнете в духовом…

Аня радушно звала меня зайти к ним. Я пообещала, да так и не зашла. Помешал отъезд в командировку…

Прошло еще несколько лет. Я была на дежурстве в психиатрической больнице.

— Ну, доктор, нового гренадера привезли! — посмеиваясь, сказал фельдшер. — В ванной чуть всех не раскидал. Силища богатырская. С великим трудом и утихомирили…

— Больной принял ванну?

— Да.

— Приведите…

— Можно.

В дверях ванной комнаты показался широкоплечий мужчина. Он шел, пошатываясь, прислушиваясь, и, видимо, под влиянием страха сделал несколько шагов назад. Затем остановился и, подкравшись, что-то поймал на стене. В полусвете трудно было разглядеть его лицо, но фигура показалась мне знакомой. Орлиный, тонкий профиль воскресил в памяти образ «Аполлона».

От телефонного звонка он сильно вздрогнул. Руки его заметно дрожали. Не здороваясь, он грузно сел в кресло и хрипловатым голосом сказал:

— Выпить бы…

— Воды?

— Водочки…

Заискивающее хихиканье резнуло слух.

Повидимому, мой старый знакомый меня не узнал, но он понимал, что перед ним врач.

— А где ваша жена? — спросила я.

— В родильном доме… Сынка ожидаю… — радушно ответил он.

Когда-то красивое лицо «Аполлона» теперь побурело, стало землистым. За отечными вспухшими веками почти не было видно глаз. Он постарел, обрюзг. Капли пота стекали с высокого бледного лба.

Медицинская сестра поднесла ему стопочку бехтеревской микстуры, уверяя, что это водка.

Не замедлив, он выпил и, видимо, не поняв вкуса, крякнул и попросил закусить. Санитар дал ему бутерброд; «Аполлон» ел и, довольный угощением, шутил и даже пробовал рассказать не совсем приличный анекдот. Не досказав анекдота, к чему-то прислушался и, погрозив в пустой угол пальцем, съежился.