Ольга Фатеева - Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

За советом я обратилась в отдел комиссионных и сложных экспертиз, запросила перед этим фотографии с места происшествия, увидела на них огромную лужу крови под трупом, брызги и разные следы крови в комнате и на кухне, где был найден труп, что подкрепило данные протокола осмотра места происшествия. В комиссии меня успокоили, сказали, что, если вдруг у обвиняемого найдется адвокат и они будут настаивать на проведении комиссионной экспертизы, комиссия подтвердит мою причину смерти, потому что ничего другого здесь быть не может. На консультации присутствовала В.

В каждом случае она видела транспортную травму, все повреждения в ее руках складывались в какую-нибудь авто- или травму на производстве. История о том, как зарезанного мужчину с множественными колото-резаными ранениями настигла спецмашина, какая-то хлеборезка с ножами, реально звучала в суде.

Я ожидала допроса про все, начиная с протокола осмотра и заканчивая гистологическим исследованием и количеством обнаруженного в крови этанола. В. похвалила меня за описание повреждений, поругала, что я не перенесла повреждения на пленку – есть такой метод, которым, правда, уже не пользуются: прозрачной пленкой оборачивают часть тела и маркером зарисовывают повреждения, указав ориентацию.

Итак, согласно версии В., О. работала где-то на заводе или фабрике и случайно попала под движущийся механизм. Механизм представлял собой корпус на рельсах с вращающимися деталями наверху. Именно такая конструкция механизма объясняла все повреждения сразу. В области головы – от действия вращающихся деталей. Это вращение обусловило расположение ушибленных ран по всем поверхностям головы, которая тоже имеет возможность вращаться. Переломы ребер и множественные обширные кровоподтеки на туловище возникли при сдавлении груди и живота между движущимся корпусом механизма и стеной цеха или зала, где этот механизм работает. Ну а кровоподтеки на руках и ногах образовались вместе с остальными повреждениями, пока О. зажало и вертело между машиной на рельсах и стенами производственного помещения.

Наверное, сейчас я просто выслушала бы В. и ушла. Тогда я уже не была настолько молода, чтобы бояться старших в профессии, но и мудрости промолчать не хватило. Я спросила: как труп О. оказался в итоге на кухне ее квартиры? И как она с двадцатью шестью ранами на голове, кровь из которых заливала ей глаза и все вокруг, со сломанными ребрами, когда ни вздохнуть, ни кашлянуть, дошла до дома?

Я похоронила О. от кровопотери, потом даже была в суде по ее делу, который состоялся довольно быстро, проблем с поисками обвиняемого и сбором доказательств у следствия не было. Убил О. ее почти бывший муж, О. за две недели до гибели подала на развод, муж хотел разделить квартиру, проживали пока еще вместе. Поссорились в очередной раз, и невзрачный маленький мужчина – я увидела его в суде – сломал о свою будущую бывшую жену деревянный табурет, а потом избивал ее отломанной деревяшкой, даже не ножкой, как можно подумать, а частью сиденья. О. хрипела, сипела, он пинал ее, перекатывал, а потом сбежал в ужасе из дома. Особо не скрывался, не отпирался, вину признал, плакал. Родственники О., такие же упитанные женщины, жаждали крови. Меня вызвали по какому-то неважному вопросу, спросили, подтверждаю ли я свое заключение – да, иногда суды ограничиваются этим непонятным вопросом, – я быстро ответила, разумеется, подтверждаю, и ушла, находиться рядом с этими женщинами было неприятно и страшно, и я, признаюсь, даже посочувствовала убийце.

Я давно в профессии и не всегда могу отличить, что цинизмом сочтут люди, далекие от медицины. Часто мне кажется, что это обыденная история, а реакция окружающих показывает ровно обратное. Иногда мои друзья, не врачи, расспрашивают про работу, настаивают, а услышав, ужасаются. Первые годы работы мне нравился этот производимый беспроигрышный эффект, я по поводу и без повода вклинивалась с подробностями, бравируя своей бездушной реакцией и наблюдая за реакциями собеседников. Мне давно уже неинтересно коллекционировать ужас далеких от медицины людей и восхищение собственным мужеством, силой и крепкими нервами. Во многом я утратила ориентиры и не отличу с ходу, где тот самый врачебный цинизм, о котором так много рассуждают пациенты. Но две короткие истории, мне кажется, очень подойдут под определение цинизма, хотя описывают понятие с разных сторон.

О. работала где-то на заводе или фабрике и случайно попала под движущийся механизм. Механизм представлял собой корпус на рельсах с вращающимися деталями наверху. Именно такая конструкция объясняла все повреждения сразу: и раны на голове, и переломы ребер, а кровоподтеки на руках и ногах образовались, когда О. зажало и вертело между машиной на рельсах и стенами производственного помещения.

На первом курсе педиатрического факультета у нас в группе учился чуть ли не единственный мальчик, назовем его Ваня. После очередных экзаменов Ваня, с трудом одолевший даже самую первую, зимнюю сессию, окончательно нас покинул, взяв академ. Затем восстановился, что удается мало кому, и продолжил обучение, но уже на два курса младше нас.

Ваня закончил мединститут, поступил в ординатуру, кажется, по хирургии, победил и ее и благополучно работал в одной из больниц. В какой именно, случайно выяснила моя одногруппница Саша.

Как-то вечером на скорой она привезла свою маму с приступом холецистита в ближайшую больницу на Юго-Западе Москвы. Место, кстати, приличное и хорошо оснащенное. Пока маму осматривали, Саша в приемном отделении встретила Ваню. Оба обрадовались – давно не виделись, бросились друг другу навстречу, обнимались, говорили о жизни. И вдруг отстранились друг от друга. «Ты чего здесь?» – спросил Ваня у одногруппницы. «Маму привезла», – с ужасом вспомнив Ванино обучение, ответила она. «Не бойся, Сашка, – радостно завопил, глядя в ее широко раскрытые глаза, Ваня, – я уже не работаю, сменился. Задержался вот». Саша с облегчением выдохнула, а маму ее в той больнице благополучно вылечили. Цинизм? Еще какой! Но еще самоирония и все-таки ответственность.

Вторая история обо мне. Когда я училась в интернатуре, я должна была, помимо основного цикла танатологии, пройти еще и другие небольшие циклы, посвященные другим разделам судебной медицины. Медицинскую криминалистику, лаборатории, гистологию, больничные травмы, освидетельствование живых лиц, огнестрельную и взрывную травму и детство. Обучение в интернатуре проходило полностью на практике, без лекций и зачетов. С наставницей я вскрывала трупы по основным видам смерти, вскрывала в больничном морге и в центре огнестрельной и взрывной травмы (было такое искусственное образование в Московском Бюро), в лаборатории ходила на ознакомительное занятие, где мне и другим интернам показывали, как все устроено, как работают приборы, какие есть возможности и на какие анализы мы можем направлять материал от трупов. В гистологическом отделении смотрела препараты под микроскопом, гистологи мне объясняли, что нужно увидеть. В медкриме мы с двумя интернами сами собирали и склеивали череп, развалившийся на кусочки после травмы, а после реконструкции описывали переломы, пытались найти точки приложения, определить количество и последовательность ударов. Училась освидетельствовать обвиняемых, потерпевших и подозреваемых в амбулатории, дежурила со старшими экспертами в составе следственно-оперативной группы и должна была научиться вскрывать детей.