Брайан Дир - Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами

Если бы банкомат выгрузил все свое содержимое в мою сумку для покупок, я был бы менее счастлив. Хотя некоторые имена отсутствовали, например, имя Ребенка номер Два и Ребенка номер Четыре, здесь были собраны данные, лежащие в основе проекта, который вызвал панику во всем мире. Насколько мне известно (поправьте меня, если я не прав), ни один журналист никогда не получал такой возможности проверить анонимное биомедицинское исследование. Это была некая расплата за вашингтонский трюк Уэйкфилда, причем как раз тогда, когда он чувствовал себя защищенным. Вместе со своей семьей – Кармел и четырьмя детьми (17, 15, 11 и 9 лет) – он переехал в дом, соответствующий его стилю, с видом на холмистую местность Техаса. Не было ни римских ворот, ни комнат для слуг. Но вместе с двумя гектарами леса в западной части Остина он получил прихожую в испанском стиле с мраморными полами, четыре гостиные, шесть спален и шесть полностью оборудованных ванных комнат. У него была игровая комната, тренажерный зал, бассейн и джакузи.

Шестой ребенок не был «сигнальным» или «самым убедительным» случаем. Но его мать была интересным человеком. Как и Мисс номер Два, она позвонила Уэйкфилду после выхода Newsnight . Она была основателем и представительницей группы JABS Джеки Флетчер. И всего за четыре с половиной месяца до «извинений» на Национальной аллее она выступала с Мисс номер Два на мероприятии Thoughtful House .

Передо мной был отчет об исследовании Уэйкфилда из базы данных (ее вела медсестра Royal Free ). Я пролистал третью страницу отчета «Ребенка номер Шесть» с заголовком «Резюме». Под заголовком была единственная строка, в которой оказалась оценка развития ребенка до введения вакцины. Это было важно, заявить о повреждении вакцины можно лишь если ранее ребенок был без каких-либо отклонений. И в той самой статье в разделах «Методы» и «Интерпретация» подчеркивалось, что все двенадцать детей были с «историей нормального развития».

Но отчет Ребенка номер Шесть начался довольно неудачно. « Первоначальное состояние – нормальное? – спросила медсестра и ответила сама себе – нет».

«Многообещающе», – подумал я. Чуть ниже жирным шрифтом был выделен первоначальный диагноз:

«Синдром Аспергера».

Внизу страницы было еще одно поле «Текущий диагноз»: синдром Аспергера (наиболее вероятно).

Мне не нужно было ничего перепроверять. В статье о двенадцати детях не сообщалось ни о каких случаях синдрома Аспергера. Согласно таблице 2, столбцу 2 – «Поведенческий диагноз» – восьми детям был поставлен диагноз «аутизм», одному – «аутизм? дезинтегративное расстройство?», одному – «расстройство аутистического спектра», а двум – «энцефалит?».

Болезнь Аспергера описали в конце XX века, а популярность (по крайней мере, среди педиатров) она потеряла уже в начале XXI. В 1970-е годы ВОЗ поместила аутизм в категорию «детских психозов». Затем, в 1992 году, появилась новая трактовка, «общие нарушения развития». Детский аутизм и синдром Аспергера входили именно в это семейство под кодами F84.0 и F84.5. «Дезинтегративное расстройство» (у детей старшего возраста) кодировалось F84.3. Когда возникала неуверенность в точном диагнозе (как часто бывало), врачи ограничивались фразой «расстройство аутистического спектра».

Вероятно, каждый педиатр в мире знает, что диагноз синдром Аспергера – отдельная нозолоия. Австралийский профессор Джон Уокер-Смит пишет в своих мемуарах: «В категорию “общие нарушение развития” входят дети и с аутизмом, с так называемым расстройством аутистического спектра и с синдромом Аспергера. У последних нет нарушения речи и когнитивного развития, которые признаны особенностью аутизма».

Уэйкфилд знал это различие, и использовал его повсюду: в его тезисе на конференции в Новом Орлеане, где рассказывалось о тридцати детях (данные которых я использовал во время встречи в The Lancet ), в отчете для Совета по юридической помощи о его клиническом и научном исследовании, в беседе на родительской конференции в Сакраменто, Калифорния, в выступлении перед Бертоном, под присягой на слушаниях в Конгрессе, на сайте Thoughtful House , в документах его иска против Channel 4 и меня. Он их различал.

«Фундаментальный аспект синдрома Аспергера, который отличает его от аутизма – нормальная речь. Для диагностики синдрома Аспергера требуется когнитивная функция в пределах возрастной нормы», – объяснил он позже в книге.

Ничего похожего на историю Ребенка номер Два или номер Четыре. Как объясняет Хосе Саломяо Шварцман (соавтор Джона Уилсона по статье о АКДС), когда я встречаюсь с ним в Сан-Паулу, Бразилия: «Мы каждый день говорим с отцом: “У вашего ребенка есть признаки синдрома Аспергера”. Отец неизменно отвечает: “Нет, доктора, он такой же, как и я”».

Отчет, который я держал в руках, сидя в Wiggin LLP , был настолько подробным, что я даже узнал, кто поставил диагноз ребенку номер Шесть. В рамке на странице 3 были указаны имена двух педиатров: один – консультант детской больницы в 80 километрах к югу от Лондона, другой – педиатр-консультант в одном из ведущих центров столицы. Затем в Royal Free детский психиатр Марк Береловиц, выступавший вместе с Уэйкфилдом на мероприятии в Атриуме, согласился с мнением экспертов.

Пока чай остывал, мне начало казаться, что Уэйкфилд – гастроэнтеролог лаборатории для взрослых больных – изменил диагнозы педиатров.

Почему? Почему бы и нет? Он переписал данные, и это сделало его «синдром» более убедительным. В документе утверждается, что он набрал группу детей с «регрессом в развитии», или, как выразились его адвокаты, «когорту из 12 детей, обратившихся с регрессивным аутизмом и кишечными симптомами». Но синдром Аспергера, в отличие от аутизма, не имел признанной подгруппы с регрессией. И это принципиально. Педиатры, читающие The Lancet , заметили бы это за секунду и поняли несоответствие.

– Не существует такой вещи, как регрессивный синдром Аспергера, – сказал мне Эрик Фомбонн, заведующий кафедрой психиатрии в McGill University Монреаля, Канада. – Наличие регрессии почти наверняка исключит синдром Аспергера.

Я продолжил читать отчет о Ребенке номер Шесть, и после «истории инфекций и прививок» на странице 5 были описаны «Побочные реакции». Здесь отчет снова показал противоречие, причем не только со статьей, но и с рассказом матери.

Мисс номер Шесть много раз, с незабываемым колоритом и последовательностью, рассказывала о своем ребенке. «Через несколько часов после вакцинации MMR сын начал громко кричать, и у него поднялась температура, – сказала она, например, судье после провала коллективного иска Ричарда Барра. – Я заметила одну вещь: он был похож на дикое животное. Это единственный способ описать его. После вакцины он кричал в момент прикосновений, плакал днем и ночью». То же самое она рассказала в парламенте: «пронзительный крик» и «регрессивный аутизм». А позже, в интернет-радиошоу, она более подробно поведала о состоянии своего сына в возрасте 14 месяцев. «Я свозила его во второй половине дня на прививку и через пару часов доставила домой. Там он начал ужасно, пронзительно кричать, – сказала она. – Это похоже на кошачий крик. И я до сих пор его слышу. Я просыпаюсь, слыша его во сне».