Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

В Институте труда изучалась организация работы во многих профессиях, в которых были заняты и мужчины, и женщины. Чтобы рекомендовать нормативы, нужно было учитывать различное влияние трудовых процессов на женщин и на мужчин. В связи с этим я попытался осветить вопрос об особом влиянии и отражении некоторых видов труда на здоровье женщин. Соответственная работа моя была напечатана в журнале «Врачебное дело».

Обычно при исследовании производительности и интенсивности труда совершенно недостаточно учитывалась лимитирующая роль энергетического баланса, определяемого пищевым снабжением. Заинтересовавшись этим вопросом, я настойчиво собирал материалы и наблюдения для освещения этого кардинального условия поддержания работоспособности. В 1919–1920 гг. я сделал ряд докладов в комиссии о лимитирующем влиянии калорийности питания на производительность труда.

Оставшиеся от Всероссийской гигиенической выставки материалы по г. Петербургу по моей просьбе сохранялись в помещении областного комитета Союза городов, а после Октябрьской революции были вместе с библиотекой губернского земского врачебно-санитарного отдела переданы развёртывавшейся библиотеке и музею по санитарному просвещению (на ул. Пролеткульта). Там в то время работал И. А. Дмитриев и недолгое время С. А. Новосельский [239] Новосельский С. А. — крупный специалист по проблемам смертности населения Петербурга-Ленинграда, руководитель Отдела демографической и математической статистики. Один из создателей Института демографии в 1930. .

По просьбе студентов последнего курса Психоневрологического медицинского института я прочёл несколько лекций об основах общественной медицины и санитарного дела в земствах и городах и о задачах и приёмах построения врачебно-санитарного обслуживания населения в новых условиях после революции.

Ещё до Первой мировой войны, с осени 1913 г. я был избран Учёным советом Психоневрологического института преподавателем и читал для студентов юридического факультета курс «Общественная медицина и санитария». Теперь возник вопрос о возобновлении чтения этого курса для оканчивающих студентов-медиков. Готовясь к этому я сделал всё, чтобы обобщить дореволюционный опыт организации врачебной помощи и санитарного обслуживания, выработанный в процессе развития в России общественной медицины, и выявить новые возможности, возникшие после революции. В самых тяжёлых условиях зимы 1918–1919 гг., при отсутствии топлива, продовольствия и электрического освещения, я упорно работал над выполнением этой задачи. Я хотел, чтобы весь богатейший накопленный опыт мог быть передан новому советскому здравоохранению, чтобы он мог быть использован и в самой подготовке советских врачей. В ряде лекций, прочитанных в Институте усовершенствования врачей, я изложил мои соображения о сущности социально-профилактического направления и о значении опыта общественной медицины. Как раз в то время этот институт приступил к изданию собственного органа — «Архив клинического института для усовершенствования врачей», и в первом его томе была напечатана обширная моя работа «Общественная медицина как наука и как предмет преподавания в высшей медицинской школе и в институтах для усовершенствования врачей». Само развитие и прогресс медицины, как науки, подводит её ко всё возрастающему сосредоточению внимания на вопросах предупреждения болезней, их профилактике. А в условиях народной власти в государстве открывалась практическая возможность перестройки всего здравоохранения и обслуживающей его медицинской науки на началах социальной профилактики и социальной гигиены. Меня глубоко волновала мысль об историческом долге работников прежней общественной медицины, их обязанности передать свой бесценный опыт новым поколениям врачей, облегчить усвоение ими этого опыта уже в процессе учёбы в медвузах.

В те годы (1917–1923) сложились очень дружеские личные отношения у меня и Любови Карповны с Г. С. Кулешей [240] Кулеша Георгий Степанович (1866–1930) — доктор медицинских наук, профессор, патологоанатом. и его семьёй. Он жил в Лесном в собственном доме и вместе с Марией Андреевной, своей женой, много работал в своём саду. Выращенные им розы разных сортов вызывали изумление, так же как исключительные по своим качествам сорта земляники, крыжовника и других ягодников. Георгий Степанович был любителем фотографии, причём одним из очень немногих в то время мастеров цветной фотографии. Во время научной командировки в Индию по изучению холеры он сделал очень много превосходных цветных снимков пышных ярких роз и других тропических цветов. На своих докладах и лекциях он часто демонстрировал их восхищённым слушателям. Обычно среди этих снимков, как бы случайно, оказывались снимки его сада в Лесном с крупными яркими розами. И он изумлял слушателей объявлением, что не только в Индии, но и в Петрограде вырастают такие дивные цветы. Для их культивирования нужны лишь любовь и трудолюбие. Мы с Любовью Карповной обменивались с Георгием Степановичем и Марией Андреевной лучшими сортами наших георгин и малины.

Г. С. Кулеша занимал кафедру патологической анатомии в Государственном институте медицинских знаний (ГИМЗ). Так стал называться прежний медицинский факультет Психоневрологического института. В разговорах с Георгием Степановичем я не раз развивал мысль о своевременности введения преподавания профилактических основ общественной медицины на медфаках. Георгий Степанович вполне соглашался со мною. Для меня было, однако, довольно неожиданным сообщение Кулеши о том, что по его предложению дирекция и Учёный совет ГИМЗ поручили ему переговорить со мною о принятии на себя обязанности преподавания общественной медицины. Я выполнил все указанные мне формальности и приступил к чтению лекций.

Одновременно я участвовал в заседаниях Учёного совета ГИМЗ, в котором часто вместо В. М. Бехтерева председательствовал тогда А. В. Гарвер. С Александром Владимировичем Гарвером я встречался в 1914 г. в совместных военных походах в Восточной Пруссии. Не раз пришлось нам ночевать в одной избе и проводить часы в беседах, в которых Александр Владимирович любил не то в полушутливой форме, а может быть и всерьёз прибегать к научной терминологии для самых обычных житейских явлений и к высоким принципиальным философским положениям, когда дело шло о самых простых вещах.

В 1918–1920 гг., в период наиболее тяжёлой послевоенной разрухи, было трудно в Петрограде издавать научные труды по медицине. На одном из заседаний Учёного совета я предложил составлять в машинописном виде сборники научных трудов ГИМЗ. Один экземпляр такого сборника передавать в Рукописный отдел Публичной библиотеки и признать за авторами помещённых в нём работ право ссылаться на них, как на опубликованные труды. Предложение это было принято, и, на мою беду, я был выбран секретарём редакции сборника. Это потребовало от меня большой траты времени: и днём, и дома по ночам приходилось читать и редактировать многочисленные статьи, которые вскоре стали поступать от преподавателей ГИМЗ. Среди них было немало залежавшихся в разных редакциях и не стоящих печатания опусов. Но отказ от их включения в сборник также требовал от меня помимо затраты времени на их прочтение и на разговоры с авторами, ещё и письменного отзыва. Меня лично очень мало устраивало включение в эти сборники моих работ, накопившихся в те годы, по развитию социально-профилактического направления в медицине. Не для будущих исследователей собирал я материал. При написании работ я руководствовался стихийно овладевшим мною стремлением помочь новой подымавшейся молодой силе встать на верный путь, избежать ненужных шатаний и ошибок, воспользовавшись уже накопленным опытом санитарного направления в медицине. Мне хотелось выпустить в помощь молодым строителям советского здравоохранения работу в виде изданного отдельным выпуском пособия.