Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

3 сентября. Отвратительный день — от начала и до конца. Утром Иван Николаевич поймал мальчишку лет 16, укравшего много яблок. Один из надоевшей тройки. Свели в милицию. Длиннейшие протоколы. Только в 10 часов попал в трамвай. Трамвай из-за артобстрела был остановлен. С 11 до 6 часов — в Горздраве. Из-за артобстрела день пропал бесплодно. Около 7, после обстрела, пытался сесть в трамвай, упал на мостовую, расшиб себе оба колена. Вечером — полное бессилие, не мог ничем заниматься.

Всё то же состояние безразличия и разброда сознания. Получил открытку от Шистера.

5 сентября. Сегодня напишу письма, прежде всего — Илику. Ночью я вспомнил это. Вспомнилась замкнутая замыкающая колоннада. Купол над колоннадой и синева бездонного неба среди белесоватой зелени тянущихся к небу ветвей вековых тополей. Горячий, яркий свет июньского солнца. Мы оба на берегу Славянки, на мягком ковре густой травы. Я чувствую в этом родном мне, желанном мною маленьком моём сыне продолжение моего существа, моей жизни. И так непреодолимо желание, чтобы жизнь его была процессом развития, совершенствования того, что наиболее интимно дорого мне во мне. Когда это было? В котором году — теперь не установить даты. Думаю, что в 27 или 29 году, во всяком случае, это был один из самых счастливых моментов моей жизни…

14 сентября. Поездка на №№ 20 и 30. С 3 часов до 6 — ожидал окончания обстрела. Доехал обратно до Финляндского. В течение полутора часов пережидал обстрел под лестницей. Домой шёл пешком, в темноте. Зарево большого пожара на Петроградской стороне.

21 сентября. Утром отредактировал очень неудовлетворительно составленный Е. Э. Беном журнал заседаний гигиенического отдела от 1 июля. Затем работал во дворе: переносил дрова, убрал целую тачку турнепса и свёклы. Дома только один я. Много времени ушло на готовку обеда (накопал картофеля, сахарной свёклы и моркови, добавил зелёных помидоров — всё вместе обратил в тушёнку). С 2 до 5½ — поездка в ГИДУВ на заседание Учёного совета. Вечером уплатил за 2 кг муки 800 рублей.

22 сентября. Домой попал около 9 часов вечера. Тяжёлая ночь без сна, безнадёжно мрачная перспектива надвигающегося анабиоза.

23 сентября. Утро до восхода солнца — холодное. Коченели руки. Со двора ушёл в кабинет. Написал письма сыну и двум дочерям. 2½-7½ — поездка на № 18 (от М. Сампсониевского до клиники пешком — мимо здания б[ывшего] Физиологического института И. П. Павлова) и на № 30. У Ек[атерины] Ил[ьиничны] — письмо от Илика. Дома вечером прекратился электрический свет. Заниматься стало невозможно. Весть о взятии Полтавы и Унечи.

25 сентября. С 10 утра до 3 часов — экзамен второй группы 4-го курса во 2-м ЛМИ. Мне передано из учебной части о моих лекциях 1-му курсу (новый набор): «Задачи врача и здравоохранения от Гиппократа до советского периода». 4, 5 и 8 октября, с 9 часов до 11. Артобстрел начался во время экзамена. С д-ром Шильган условился о прогр[амме] его диссертации во вторник.

6 октября. Работал над темой о режиме занятий для больных в стационарах. Первая лекция по организации здравоохранения 4-му курсу 2 ЛМИ (42 слушателя, на ул. Восстания). Домой вернулся с сильной болью в нижней челюсти (воспалены корешки). На «Полоске» — один, как перст. Впрочем, как в Ноевом ковчеге — есть всякая гадящая тварь, воющая, мяукающая, пищащая и кудахтающая. Энергии не хватило, чтобы всех покормить.

7 октября. Утром усиленная работа по сбору с огорода овощей (2 тачки свёклы, турнепса и капусты). Обычные сборы к отъезду. Получил чудесную фотокарточку Илика. Днём была воздушная тревога. Вечером, из-за трамвайной аварии, вернулся на «Полоску» только в девятом часу. В доме совершенно пусто.

12 октября. С 2 до 8 часов — в пути в больницу Либкнехта (в следующий раз в понедельник 18 октября). Сильнейший, очень продолжительный артобстрел. Домой от Финляндского — пешком.

16 октября. Утром — один на «Полоске». Самообслуживание. С 1 часа до 3 — ГИДУВ. Начался обстрел, но я благополучно успел вернуться домой на трамвае. До поздней ночи — тяжёлый артобстрел. Вечером написал статью о Гигиеническом обществе.

1 ноября. Утром написал краткие биографические сведения о Боткине, к портрету его. Написал для стенгазеты о самостоятельной работе студентов. Во 2 ЛМИ был с 2 до 5 часов. В Бюро санит[арной] статистики — с 5 до 6 ч[асов]. Домой вернулся в полной темноте. Вечером света электрического не было, заниматься было невозможно. В темноте, без сна предавался безотрадным мыслям о всё более обездоливающей меня изоляции. Вокруг — безлюдье. При всей обывательщине С. И. Перкаля, в нём жили не только обломовские и чичиковские черты, но и благородные свойства интеллектуального работника. Он умел понимать и ценить оригинальные мысли и оригинальные проявления личности у людей. Об этом говорит и старательное, а отчасти любовное восстановление им интеллектуального облика и продукции мысли в целом ряде написанных им биографических очерков, которыми он постоянно был занят и всегда давал их мне на редакцию и для дополнения. Более 20 лет С. И. был постоянно «при мне», отчасти был своего рода мостом, через который выкатывались кое-какие мои мысли и доходили до меня иные суждения. Его не стало. Эта пустота не заполнена, так же как без всякого заполнения остаются места Андрея Григорьевича, Бориса Фёдоровича, Брауна, Круглякова, Зельдовича. Молодых всходов вокруг меня никаких нет. Личный друг — один единственный, но трудность сообщения и отдалённость делают общение нечастым.

15 декабря. 5½-7 часов — заседание Учёного совета 2 ЛМИ. Прекрасная диссертация об экспериментал[ьном] сифил[исе] (на кроликах) [328]. Доклад самодовольной ограниченности (Мееровича) о впечатлениях от московских совещаний по здравоохранению. Не то Тартарен из Тараскона, не то герой Пиквикского клуба. И Капица. У Капицы совершенно верный взгляд: хотите подготовить из студентов самостоятельных работников, — избавьте от школярства. После заседания вышел в непроницаемую тьму. Пережил минуты совершенного отчаяния: не мог решиться, как и куда идти. Острое чувство полной ненужности, заброшенности, беспомощности. Со скоростью черепахи дополз до Пяти углов и на № 9 и затем 20 доехал до «Светланы». Добраться от «Светланы» до «Полоски» — целая сложная и мучительная эпопея. В совершенной темноте по скользким от гололедицы тропинкам, через грядки, спотыкаясь и падая, наконец, добрался домой.

От напряжения при стремлении удержать равновесие и не свалиться в рытвину появилась невыносимая боль и судороги в мышцах. Может быть, от переохлаждения в нетопленой комнате во время заседания Учёного совета — сильные боли в пояснице, в плечах и суставах.