Джей Джаямохан - Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов

Это была одна из самых безупречных проведенных мной операций. Четыре часа спустя нам удалось практически полностью удалить всю опухоль. Осталась лишь полость – пустое пространство, обычно занимаемое второй половиной здорового сформировавшегося мозга. И при этом ни одна важная функция мозга не пострадала. Выглядит жутковато, даже безумно, но в оставшейся левой половине все нервные ткани не тронуты, так что, проснувшись, пациентка практически сразу сможет вернуться к нормальной жизни. Так все почти и случилось. Лишь небольшая слабость с одной стороны, которая затем прошла, никак не отразившись на жизни девочки.

Прошло шесть лет, и каждый раз, когда я вижу эту девочку, мне невероятно приятно думать: «Елки-палки, я думал, ты умрешь в течение полугода» . Пациентка же не просто не умерла, она потрясающая. И она уж точно переживет меня. Не то чтобы малютка понимала, кто я такой. Для нее я лишь надоедливый человек, который раз в год стучит ей по колену молоточком и засыпает вопросами. Пожалуй, я еще та заноза в ее заднице.

Но знаете что? Я совершенно не против. Я бы легко согласился на такой результат с каждым своим пациентом.

Руки. Все всегда начинается с рук.

Это и правда забавно. Ребенок может находиться на пороге смерти. Его родители знают, что в моих силах попытаться его спасти. Я занимался этим всю свою взрослую жизнь. Я спас сотни детей с точно такими же симптомами. Порой, правда, родителям даже в голову не приходит об этом узнать. Они не просят у меня резюме. Они не интересуются, какова у меня доля успешных операций. Они просто смотрят на мои руки.

«Смогут ли эти руки спасти нашего ребенка?»

Я все понимаю. Мне предстоит поместить свои пальцы внутрь черепа их ребенка.

Скорее всего, они коснутся его мозга. Родители хотят убедиться, что мне можно это доверить, что мои руки не трясутся, что они чистые. Мы тщательно моем и обрабатываем руки перед операцией и, конечно же, всегда пользуемся перчатками. Непродолжительное время пытались внедрить методику полностью обрабатывать руки – как показывают в фильмах – только с утра, а затем в течение дня перед каждой процедурой просто их мыть. Она не прижилась, несмотря на все предоставленные нам доказательства ее эффективности.

Кое-что попросту нельзя изменить – у хирургов и медсестер свой заведенный порядок, и нам нужно придерживаться его, чтобы не поддаваться тревожным мыслям.

Дело прежде всего в том впечатлении, которое мы производим. И когда имеешь дело с обеспокоенными родителями, впечатление гораздо важнее, чем может показаться. Этот урок я усвоил за более чем пятнадцать лет работы консультантом [8] Старший врач в больничной иерархии Великобритании. и почти за вдвое большее время работы врачом.

Но далеко не все придают подобным вещам особое значение. Не все обращают внимание на то, что думают родители. Именно поэтому я стал тем человеком, которым являюсь сегодня, решив заниматься детьми. И именно поэтому я прикладываю особые усилия, ставя себя на место не только родителей, но и своих пациентов. Что бы я чувствовал, окажись в подобной ситуации? Что могло бы хотя бы немного улучшить мое и без того ужасное положение?

Хотелось бы верить, что я делаю для своих пациентов все, что могу и что должен. Но так было не всегда. И уж точно меня не все учили так делать.

В восемнадцать лет я поступил в медицинскую школу. Я выбрал школу Святой Марии в Лондоне, район Паддингтон. Я раздумывал насчет Оксфорда – учитель по биологии сказал, что мне определенно стоит пойти туда, – однако, когда я побывал в заведении, это место показалось мне слишком тихим, слишком провинциальным для меня в мои подростковые годы. Мне были нужны яркие огни большого города. Любопытно, как впоследствии поменялось мое восприятие. Шесть лет обучения в медицинской школе тянулись очень долго, но после окончания быстро понимаешь, что даже пятьдесят лет учебы не спасут от пробелов в знаниях. Все годы спустя я не перестаю учиться. Разумеется, я понимаю эти вещи только сейчас. Тогда же казалось, что знаешь все на свете.

Я был полон энергии и энтузиазма, не сомневаясь, что смогу изменить мир. Другими словами, являлся типичным восемнадцатилетним парнем. Для меня было некоторым шоком узнать, что в медицине в целом ставились куда более скромные цели.

Сам отец современной медицины, Гиппократ, подытожил это в одной фразе: «Не навреди» (на самом деле он такого не говорил, но давайте не будем придираться – фактически в данном афоризме заключается смысл его «клятвы», которую так любят врачи) [9] В оригинале эта мысль в клятве Гиппократа звучит так: «Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». . Именно этого и ожидают от всех врачей. Чтобы они не сделали хуже. Любое улучшение считается за успех. По-моему, давно было пора пойти немного дальше.

Не считая практических аспектов работы, программа обучения покрывала все возможные темы, каждая из которых была мне по душе – таким вот я был ботаником. Какую бы область медицины мы ни проходили, у меня сразу же появлялось желание посвятить ей свою жизнь. Я был подобен котенку, гоняющемуся за солнечным зайчиком. Новенькое! Блестящее! Хочу, хочу, хочу.

Лишь после пятого года обучения я окончательно определился со своей будущей специальностью. Во всяком случае, мне так казалось. На предпоследнем курсе, спустя почти шесть лет непосильного труда и злоупотребления спиртным, студентам делают подачку. Им предлагают пройти трехмесячную специализацию с возможностью выбора конкретного места. Большинство выбирают Ямайку, Таиланд или Австралию – в общем, теплые края, где можно расслабиться.

Я же выбрал Национальную больницу неврологии и нейрохирургии на Квин-сквер в Лондоне. Совсем неподалеку. Что за неудачник.

В свою защиту могу сказать, что у больницы была очень хорошая репутация в моей самой любимой области – неврологии, охватывающей аспекты болезней мозга. Страсть к неврологии зародилась у меня за некоторое время до этого. У многих людей на полках стоит гипсовый бюст – человеческая голова с отмеченными различными участками мозга, прямо как на схеме разделки коровьей туши. Вы могли бы подумать, что они в точности соответствуют внутреннему строению – а в начале девятнадцатого века [10] Скорее всего, имеется в виду френологический атлас мозга. Франц Йозеф Галль, создатель френологии, полагал, что мозг состоит из 27 независимо функционирующих областей. В первой трети XIX века френологию как науку пытались активно развивать и применять ее наблюдения в научной и клинической практике, однако к середине столетия учение Галля было признано лженаучным и утратило авторитет в академической среде. Правда, выдвинутая Галлем идея локализации функций головного мозга стала общепринятой, хотя эта локализация и не основывается на особенностях строения черепа. именно так и считало большинство специалистов, – однако данное схематическое изображение является крайне условным.