Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Послесловие к книге дает автору возможность погово­рить с читателем не о содержании написанного, а об от­ношении автора к этому содержанию, о том, почему книга была написана именно так, а не иначе, что в кни­ге представляется автору главным и что, собственно, он всем написанным хотел сказать. Даже если читатель вы­полнил положенную ему работу доброжелательно и при­лежно, а автор очень старался быть последовательным и строгим, такой откровенный прощальный разговор быва­ет иногда не бесполезным.

Мы хотели бы оттенить поэтому в послесловии нес­колько моментов, представляющихся нам централь­ными.

Первый из них относится к самому существу идеи бессознательного. Всем ранее сказанным мы стремились показать неправомерность одного из широко все еще принятых толкований этого понятия и адекватность дру­гого. Какое же толкование нам представляется неправо­мерным?

Перед нами лежит чрезвычайно содержательная и во многом талантливо написанная книга «Бессознатель­ное» (6-й Бонневильский коллоквиум), опубликованная в 1966 г. под общей редакцией Ey с участием Guiraud, Hyppolite, Lacan, Merleau- Ponty, Minkovski и ряда дру­гих ведущих французских исследователей в области ней­ропсихиатрии, психологии и нейрофизиологии. В этой книге, явившейся результатом многолетней подготови­тельной работы большого авторского коллектива, отра­жены разные подходы к центральному поставленному в ней вопросу: что же такое, в конце концов, представляет собой «Бессознательное»? При всей, однако, пестроте звучащих здесь толкований в них проходит красной нитью одна общая идея: «Бессознательное» — это нечто таящееся в скрытых глубинах психики, нечто противо­стоящее сознанию и живущее по своим особым, своеоб­разным, не характерным для сознания законам,

Эта мысль, конечно, отнюдь не нова. Затронув ее од­нажды, Chesterton бросил в свойственном ему саркасти­ческом стиле характерную реплику: «"Бессознательное": смешной миф, претендующий на то, что каждый чело­век носит в себе нечто вроде старой обезьяны-микроце­фала» [198, стр. 47]. Еу, подходя в этой же мысли, есте­ственно, в совсем ином «ключе», дал определения, кото­рые с большой точностью отразили стиль подхода, оказавшегося типичным для очень длительного периода в развитии представлений о бессознательном: «Бессозна­тельное — это глубина существа, это то, что не выступает на поверхность не только потому, что оно не находится на поверхности, но потому, что оно не должно там нахо­диться... Существование этого бессознательного часто отрицают, говорил Bergson, потому что не знают куда его поместить. Бессознательное не может быть простым отрицанием, простым отсутствием «сознания»... Бессоз­нательное не подчиняется закономерностям сознания. В этом заключается фундаментальность интуиции, коперниковская революционность открытия Freud. Бессоз­нательное в его чистой форме указывает рациональному началу, что оно подчиняется иным законам. Отсюда воз­никает его вытеснение... Бессознательное вынуждено скрываться, оно заключено под стражу и, если можно так выразиться, приговорено к тому, чтобы не появлять­ся, не манифестировать, если только не возникают толе­рантность и ослабление законов сознания... Ему дозво­лено выступать только как иероглифу, который нужда­ется в расшифровке... Только психоанализ позволяет ему обнаруживаться» [198, стр. 14—15].

Мы привели эти характерные выдержки из вступи­тельной статьи Еу, чтобы показать, во-первых, в какой степени исходные положения Freud, выдвинутые на ру­беже столетий, и в наши дни продолжают определять психоаналитически ориентированную клиническую мысль (и следовательно, какую малую по существу роль сыгра­ло все так называемое неофрейдистское движение) и, во-вторых, чтобы еще раз оттенить, что именно про­тивопоставляется нами этому ортодоксальному пони­манию.

Если для Еу, и тех, кто разделяет его представления, бессознательное — это мятежный, непокорившийся сознанию и потому заточенный «обитатель глубин души», то д ля нас бессознательное — это всего лишь обобщение, к которому мы прибегаем, чтобы отразить способность к регулированию поведения и его вегетативных коррелятов, происхо дящему без непосредственного участия сознания . Большая часть того, что было изложено на предыдущих страницах, является попыткой показать, почему мы вынуждены признать возможность такого ре­гулирования, к каким понятиям и категориям мы долж­ны прибегать, если задаемся целью разработать теорию закономерностей подобного регулирования, и какова подлинная диалектика, внутренняя противоречивость синергически-антагонистических отношений к активно­сти сознания, которая это регулирование характери­зует.

Само собой разумеется, что изменяя таким образом понимание существа бессознательного, трактуя бессозна­тельное как категорию, относящуюся прежде всего к тео­рии регуляции поведения, мы соответствующим образом изменяем, по сравнению с тем, что предлагается психо­аналитической концепцией, и всю методологию его изу­чения.

Думается, что приняв такой подход, мы идем в ка­кой-то степени навстречу пожеланию, высказанному в дискуссии с нами одним из наших французских оппонен­тов [ Smirnoff,—248, стр. 88], подчеркнувшим перспектив­ность сближения всего обсуждения проблемы бессозна­тельного с теорией нейрокибернетики и регулирования.

Таков первый из моментов, на которых мы хотели бы сосредоточить внимание, заканчивая наше изложение.

Второй — это вопрос о том, какую роль в исследова­нии проблемы бессознательного может и должна играть сегодня нейрофизиология, анализ отношения мозговых функций к мозговому субстрату. Вряд ли нужно под­черкивать, какое серьезное философское значение имеет характер ответа на этот вопрос.

В литературе до настоящего времени звучат очень разные подходы к этой проблеме. Вспомним, какую пози­цию занял по этому вопросу сам Freud: «У меня, — пи­сал он [180, стр. 395], — нет никакой склонности считать, что область психологического как бы плавает в воздухе, не имея какого-либо органического основания. Но, кроме этого убеждения, у меня нет никаких ни теоретических, ни терапевтических знаний, так что мне приходится вести себя так, как если бы передо мной было только психологическое».

В другом месте он подчеркнул: «Мы оставим... в стороне то, что душевный аппарат... известен нам в ка­честве анатомического препарата, и постараемся избег­нуть искушения определить психическую локальность в каком-либо анатомическом смысле. Мы останемся на психологической почве» [261, стр. 395].

Мы видим, таким образом, что позиция Freud явля­лась позицией чистого и последовательного психологиз­ма. Интересно, однако, что даже такой суровый критик психоаналитического направления, как Wells, склонен эту позицию Freud скорее оправдать. «Это решение, — говорит он, — никоим образом не было результатом сво­бодного выбора; оно было строго предопределено пробе­лом в науке о мозге, существовавшим в его (т.е. Freud.— Ф. Б.) время» [261, стр. 395].