Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Основываясь на таком общем представлении и говоря далее о принципиальной осуществимости моделирующих машин особого типа (вычислительных машин так называ­емого параллельного действия, которые избегают замедле­ния темпов работы в n∙l g n раз при количестве элементов их памяти порядка с∙ n∙lg n ), А. Н. Колмогоров считает возможным непосредственно аналогизировать между работой подобных машин и неосознаваемой умственной дея­тельностью человека, лежащей в основе процессов худо­жественного и научного творчества.

Преимущества, несколько неожиданно создавшиеся та­ким образом для теории неосознаваемых форм высшей нервной деятельности, должны быть последней, конечно, в полной мере использованы. В противоположность этому развитие кибернетических концепций поставило перед тео­рией сознания серьезные и не легко разрешимые задачи.

Поскольку представление о сознании как о факторе, активно влияющем на приспособительное поведение, непо­средственно и специфически участвующем в организации и регулировании целенаправленного акта, нейрокибернетическими трактовками исключается, мы оказались перед лицом ситуации, допускающей две возможности дальней­шего развития мысли. Либо мы соглашаемся с этими трактовками и тогда сознание действительно должно рассматри­ваться теорией функциональной организации мозга лишь как эпифеноменалистическая категория. Либо же, полно­стью признавая неоценимый вклад, которым теория работы мозга обязана современному нейрокибернетическому на­правлению, мы должны тем не менее обратить внимание на то, что создавая общую картину организации мозговой деятельности, некоторые даже из выдающихся представи­телей современного нейрокибернетического направления недостаточно, по-видимому, ясно представляют себе при­чины дифференцированности многими десятилетиями со­здавшихся психологических категорий, недостаточно учи­тывают подлинный смысл этих категорий и потому пара­доксально упускают из вида определенные, в высшей сте­пени важные и специфические (специфическиеда­же в собственно кибернетическом смысле) стороны мозговой деятельности [5] Необходимо сразу подчеркнуть, что в данном случае, как и по ходу всего дальнейшего изложения, когда мы говорим об «ак­тивности» и «регуляторных функциях» сознания, мы имеем в виду сознание, конечно, не как «идеальную», не как гносеологическую категорию. Оно является для нас в данном контексте естественно научной категорией, обозначением лишь определенной, наиболее поздно в условиях онтогенеза возникающей формы мозговой дея­тельности. О конкретных физиологических механизмах этой деятельности мы знаем пока не много, но нам достаточно хорошо известно, что реализующие ее нервные процессы не идентичны тем, которые лежат в основе более широко по­нимаемой функции «мышления». Именно поэтому наша позиция не совпадает, как мы это увидим далее, с позицией некоторых теоретиков нейрокибернетики, — например, Georg [164, стр. 451], — и именно поэтому мы вправе говорить о существовании у сознания функций не только активных, но и специфических. .

Эта альтернатива отчетливо выступила в литературе по­следних лет, посвященной анализу кибернетического под­хода. Она создала даже своеобразную традицию заканчивать анализ проблем типа «мозг и машина» и «машина и мышление» рассмотрением вопроса «машина и сознание». Этой традиции отдали дань Cossa [187], Latil [191], сам ос­новоположник кибернетического направления Wiener [58] и многие другие.

Как же следует все-таки отнестить к этому характерному и настойчиво звучащему в современной нейрокибернетиче- ской литературе пониманию проблемы сознания? Этот во­прос важен для нас хотя бы потому, что эллиминируя по­нятие сознания, мы тем самым, очевидно, снимаем всю ис­ключительно сложную и бесконечно обсуждавшуюся про­блему взаимоотношений сознания и «бессознательного». Допустим ли и целесообразен ли такой решительный прием?

Если мы более внимательно рассмотрим приведенные выше высказывания Uttley и др., то подметим, что они яв­ляются выражением скорее позиции молчаливого ухода от трудного вопроса о том, каким образом проблема сознания может быть связана с уже относительно освоенной пробле­мой «машинного мышления», чем позиции подлинной убежденности в «эпифеноменальности» сознания. Об этом говорят некоторые работы последних лет, в которых анали­зируется проблема ответов машины, возникающих на ос­нове переработки автоматом сведений о процессах его соб­ственного реагирования на воздействия внешней среды. Благодаря встроенным в машину специальным подсисте­мам, на вход которых подается информация об особенно­стях внутренней работы машины и которые могут влиять, основываясь на анализе этой информации, на процессы, разыгрывающиеся на общем выходе всей конструкции, создается как бы своеобразная модель интроспекции и са­мосознания. Создавая эту «модель интроспекции», ее авто­ры явным образом пытаются включить в число моделируе­мых качеств то, что, по приводимому Cossa образному опре­делению Valincin, наиболее характерно для развитого бодрствующего сознания: способность «человека, мысленно сосредоточиваясь, воспринимать, что он воспринимает, по­знавать, что он познает, мыслить, что он мыслит и обдумы­вает мысль» [187, стр. 106].

Мы еще вернемся в дальнейшем к вопросу о том, в ка­кой степени эти попытки моделирования функции осозна­ния мозгом происходящих в нем процессов переработки информации позволяют исчерпывающим образом отразить подлинные функции человеческого сознания. Сейчас же мы хотели бы только подчеркнуть, что в этих исследованиях пусть еще робко, но все же уже звучит стремление подойти к проблеме сознания, признавая за последним какую-то действенную роль, т. е. проявляется понимание необходи­мости раскрыть сознание не как функционально бесплод­ный эпифеномен, не как «тень событий», а как фактор, спе­цифически и активно участвующий в детерминации поведе­ния и потому необходимым образом входящий в функцио­нальную структуру деятельности.

На заключительных страницах недавно опубликован­ной, во многом весьма интересной коллективной моногра­фии «Вычислительные машины и мысль» [125] Minsky следующим образом характеризует своеобразные теорети­ческие посылки всего этого зарождающегося направления: «Если некая система может дать ответ на вопрос по поводу результатов гипотетического эксперимента, не поставив этот эксперимент, то ответ должен быть получен от какой- то подсистемы, находящейся внутри данной системы. Вы­ход этой подсистемы (дающей правильный ответ), как и вход (задающий вопрос) должны быть закодированными описаниями соответствующих внешних событий или клас­сов событий. Будучи рассматриваема через эту пару коди­рующего и декодирующего каналов, внутренняя подсисте­ма выступает как „модель” внешней среды. Задачу, стоя­щую в подобных случаях перед системой, можно поэтому рассматривать как задачу построения соответствующей модели.