Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Такое положение вещей было понятным и по существу неизбежным. Идея непосредственной («жесткой») связи между стимулом и реакцией настолько упрощена и антифизиологична, что если бы она действительно была нераз­рывно связана с рефлекторным принципом, то это сделало бы, конечно, совершенно немыслимыми поразительные успехи, достигнутые нейрофизиологией за последнее сто­летие. Идея однозначной зависимости реакции от стимула прозвучала прогрессивно в первой половине XVII века в устах Декарта. Но если бы эта же идея определяла реф­лекторную концепцию и в наше время, то весь поразитель­ный взлет учения о мозге (истоки которого бесспорно свя­заны с классическими представлениями о рефлексе) вы­ступил бы как какой-то грандиозный парадокс.

Все это хотелось бы отчетливо установить не только в интересах уточнения исторической истины. Если мы твер­до договоримся, что расхождения возникают не по поводу того, однозначно или неоднозначно зависит реакция от сти­мула (серьезные споры на эту тему вряд ли пережилиXIX век), то сразу же сможем ввести дискуссию в ее под­линное и очень важное русло. Спор (и очень принципиальный) должен сегодня идти не о том, существуют ли факторы, опосредующие связь между стимулом и реакци­ей, а о том, каковы эти факторы, какие механизмы ими ак­тивируются и как обеспечивается их строго избирательный конечный эффект. Поставив же вопрос таким образом, мы оказываемся в области, в которой в последние годы про­изошли особенно значительные сдвиги, отразившие изме­нение понимания нами некоторых важных принципов функциональной организации работы мозга.

Для классической нейрофизиологии представление о факторе, вклинивающемся между сигналом и реакцией, свелось на первых порах к общей идее «функционального фона», на который падает раздражение и который опреде­ляет судьбу реакции в не меньшей степени, чем воздейст­вующий стимул. Конкретное же содержание этой общей идеи эволюционировало, отражая постепенное усложнение представлений о механизмах и закономерностях нервной деятельности. Если на ранних этапах в качестве основной особенности «функционального фона», ответственной за характер реакций, рассматривалась только степень возбу­димости отдельных непосредственно активируемых нерв­ных образований, то в дальнейшем это исходное представ­ление значительно расширилось. Характеристиками функ­ционального фона, влияющими на качество реакций, становятся особенности изменения возбудимости нервных структур во времени («фазовые» состояния, «суммационные» эффекты и т.п.); изменения возбудимости системно­го характера (отражающиеся, например, в феноменах «индукции» и «иррадиации», описанных еще в самых ран­них работах павловской школы); обусловливаемые «про­торением» в смысле придававшемся этому понятию Ехner; вытекающие из концепции доминанты Ухтомского; изме­нения параметров, косвенно связанных со сдвигами возбу­димости (например, функциональной лабильности, по Введенскому); модификации состояния возбудимых обра­зований, вытекающие из организации временных связей, и т.д.

Когда же возникал вопрос, какие именно из этих харектеристик придают реакции относительную независи­мость от стимула, обеспечивая тем самым ее гибкость и биологическую целесообразность поведения, то в различ­ные периоды давались разные ответы. Наиболее глубоким из таких ответов, предвосхитившим, как мы увидим не­сколько позже, важное направление последующего разви­тия идей, явилась, бесспорно, павловская концепция «под­крепления». В этой концепции прозвучала мысль, чрезвы­чайно близкая к позднее сформулированному принципу «кольцевой» регуляции, а именно представление, по кото­рому эффекторное управление реакцией (ее приспособи­тельное упрочение или, напротив, приспособительное тор­можение) определяется афферентными импульсами, сиг­нализирующими об удовлетворении или, напротив, о не­удовлетворении потребности организма .

Шаг, который пришлось сделать, чтобы от этой класси­ческой схемы перейти к широко теперь известной другой (по которой приспособительное поведение регулируется на основе информации о степени «рассогласования» между «достигнутым» и «потребным», приходящей в порядке отрицательной обратной связи), логически был настолько невелик, что мы с полным правом можем рассматривать павловскую концепцию «подкрепления» как дальновидное предвосхищение главной линии последующего развития идей в аналйзе всей этой сложной проблемы. Такое по­нимание подтверждается, в частности, тем примечатель­ным фактом, что в долгие годы, которые отделили друг от друга зарождение обеих упомянутых выше схем, ни одно, пожалуй, другое понятие, сформировавшееся в рамках классической теории физиологических механизмов пове­дения, не привлекало такого внимания, не вызывало таких споров и не породило такую огромную литературу, как именно понятие «подкрепления». Для иллюстрации этого обстоятельства можно напомнить множество хорошо из­вестных работ, выполненных в павловской школе, а также работы Hull , Skinner , Broadbent , Hilgard и Marquis , Geor ­ ge и др.

Понятие «подкрепления» выступило в этих иссле­дованиях как свеобразный мостик, который не только ло­гически подготовил переход от одного уровня понимания принципов организации адаптивного поведения к другому, но и отразил этот переход исторически.

Выше в самых общих чертах был обрисован сложный путь, на котором производились попытки осмыслить связь между стимулом и реакцией с позиций нейрофизиологии. Эти попытки, следовательно, не только не характеризова­лись приверженностью к примитивным механистическим построениям, но, напротив, говорили о настойчивом стрем­лении освобождаться от таких построений. Их авторы использовали, по существу, все средства, которые была в состоянии предоставить для этой цели современная им теория нейродинамики.

Мы вновь подчеркиваем это обстоятельство не потому, что так уже увлечены полемикой с Миллером, Галлантером и Прибрамом. Дело обстоит гораздо серьезнее. Основной отрицательный момент, вытекающий из упрощения клас­сического подхода к проблеме связи между стимулом и ре­акцией, заключается в том, что критики этого подхода, ограничиваясь подобным упрощенным истолкованием, не вскрывают то, что в этом подходе действительно яв­ляется слабым и его принципиально огра­ничивает . Мы имеем в виду следующее.

Как было хорошо показано в отечественной литературе Л . В. Крушинским, а за рубежом многими из этологов [252], поведение приобретает приспособительный характер только тогда, когда оно выступает в форме последователь­ности действий, каждое из которых ориентированно в на­правлении определенной объективной цели. Но если это так, то становится очевидным, что одно только отсутствие жесткой связи между стимулом и реакцией, которое возникает при наличии любого опосредующего фактора, недостаточно для реализации приспособительного поведе­ния. Совершенно необходимой является внутренняя согласованность актов поведения, последова­тельное развертывание которых формирует действие, со­ответствие этих актов смыслу ситуации, т.е. наличие опре­деленного избирательного отношения каждого из этих ак­тов к конечному результату действия . Без понимания факторов, которые обеспечивают эту взаимную согласо­ванность и избирательность реакций, мы останемся не ме­нее беспомощными в анализе адаптивного поведения, чем если бы действительно ориентировались до сих пор на пре­словутую «жесткую» схему Декарта.