Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Анализ отношения фактора «установки» к функцио­нальной структуре действия помог нам понять вторую важную функцию неосознаваемой высшей нервной дея­тельности (считая первой, неосознаваемую переработку информации) — регулирующее воздействие, оказываемое этой активностью на приспособительное поведение. Вмес­те с тем рассмотрение этой проблемы подводит нас вплот­ную к вопросу, который мы много раз упоминали на предыдущих страницах, не задерживаясь на нем специ­ально: какая же роль остается при подобном подходе за фактором сознания? Должны ли мы присоединиться к эпифеноменалистической трактовке сознания, предлагае­мой современной нейрокибернетикой, или же, не отвергая общего разработанного нейрокибернетикой подхода, оста­ваясь логически в его же рамках, мы можем указать на какую-то специфическую роль сознания в организации действия, освобождаясь тем самым от неприятной необ­ходимости рассматривать сознание как «бледную тень» мозговых событий, с которой детерминистически ориен­тированному анализу делать, строго говоря, нечего?

Этот вопрос, очень сложный по самому своему суще­ству, стал еще сложнее когда была выявлена упомянутая в предыдущем параграфе тесная связь «установки» с представлением о «рефлекторном кольце». Действительно, концепция «рефлекторного кольца», как и упоминавшиеся ранее нейрокибернетические построения более широкого плана, к фактору «сознания» не апеллируют. По схеме «кольца» развертываются как наиболее сложные формы

осознаваемой деятельности, так и полностью ускользаю­щие от сознания двигательные и иные автоматизмы. А по­скольку, как мы говорили выше, рефлекторная регуляция немыслима без активного участия «установок», то стано­вится очевидным, что и последние не связаны обязатель­но и непосредственно с параметром сознания.

Это обстоятельство лишний раз подчеркивает, что нет, конечно, никаких оснований ограничивать функцию «ус­тановок» регулированием только осознаваемых психичес­ких явлений. Такое ограничение было бы столь же оши­бочным, как и привязывание установок только к области неосознаваемого. Но отсюда же следует, что существо от­ношений между параметром сознания и поведением рас­крывается теорией установки не в большей степени, чем теорией нейронных сетей. Сторонники обеих концепций явно предпочитают эту запутанейшую проблему по воз­можности не задевать.

Для теории неосознаваемых форм высшей нервной деятельности такая уклончивая позиция является, однако, принципиально неприемлемой: без определения специфи­ческой роли сознания становится трудно определимой и вся специфика «бессознательного» и даже, более того, снимается как самостоятельная проблема весь вопрос о соотношениях между осознаваемыми и неосознаваемыми, переживаемыми и непереживаемыми формами мозговой деятельности.

В §73 мы охарактеризовали позицию, которую в этом вопросе занимает George. Исключая из рассмотрения ка­тегорию сознания, как «псевдонаучную», он без особых раздумий ликвидирует все те дифференциации, которые настойчиво возводились психологией на протяжении де­сятилетий между качественными особенностями осозна­ваемых и неосознаваемых форм психики. Обе эти катего­рии явлений объединяются как «активность мышления», которая независимо от того, совершается ли она в усло­виях бодрствования или во время сна, регулируется, по мнению George, одними и теми же фундаментальными закономерностями. О какой-либо специфической функции сознания при такой нивеллирующей трактовке говорить, конечно, не приходится.

В чем же заключается неправильность этого характер­ного для современной нейрокибернетики общего подхода? Эта неправильность выступит отчетливо, если мы вспом­ним своеобразное положение, создавшееся в современной психологической теории сознания.

Тенденция нейрокибернетики к исключению пред­ставления о сознании из круга используемых ею «опера­циональных» рабочих категорий основана, естественно, на определенном истолковании этого понятия. Это истол­кование обычно не формулируется наиболее убежденны­ми сторонниками изгнания идеи сознания (например, Uttley). Оно скорее молчаливо ими подразумевается. Но его легко понять и надо согласиться, что, если оно при­нимается как исходное, то, действительно, трудно что-ли­бо возразить против скептических выводов, к которым приходят его адепты. Дело заключается, однако, в том, что эта некритически усвоенная нейрокибернетикой кон­цепция сознания, являясь традиционной для определен­ных направлений западноевропейской психологии, оста­ется вместе с тем глубоко ошибочной.

Эта концепция, логично приводящая к эпифеномена- листической трактовке сознания, хорошо охарактеризо­вана А. Н. Леонтьевым: «Выдавая сознание классового человека за вечное и общечеловеческое, буржуазная пси­хология изображает его как нечто абсолютное — бескачественное и "неопределимое". Это особое психическое пространство ("сцена" по Jaspers). Оно является, следовательно, только "условием психологии, но не ее предме­том" ( Natorp). "Сознание, —писал Wundt, — заключается лишь в том, что мы вообще находим в себе какие бы то ни было психические состояния". Сознание психологиче­ски представляет собой с этой точки зрения как бы внут­реннее "свечение", которое бывает ярким или помрачен­ным или даже угасает совсем, как, например, в глубоком обмороке» [52, стр. 283—284]

Очевидно, насколько такая трактовка сознания отлич­на от упоминавшегося выше понимания сознания как «осознания субъектом объективной реальности» (С. Л. Ру­бинштейн), как «знания о чем-то», что «как объект про­тивостоит познающему субъекту», как качество психики, возникающего у человека лишь постольку, поскольку он выделяет себя из внешней среды, становится способным воспринимать свои переживания как данность, не тожде­ственную окружающему его миру материальных предме­тов. А. Н. Леонтьев в точных выражениях определяет основную черту этого неэпифеноменалистического пони­мания. Она заключается в том, что «действительность открывается человеку в объективной устойчивости ее свойств, в ее отделенности, независимости от субъектив­ного отношения к ней человека, от наличных его потреб­ностей или, как говорят, "презентируется" ему. В факте такой "презентированности" собственно и состоит факт сознания, факт превращения несознательного психичес­кого отражения в сознательное» [52, стр. 285].

Таковы две противостоящие друг другу концепции сознания. И если из первой действительно следует, что сознание это гораздо скорее «условие» всякого психоло­гического исследования, чем его «предмет», что ни на какое регулирование психических явлений сознание не вправе претендовать, поскольку ничего нового в динами­ку этих явлений осознание последних не приносит, то вто­рая вынуждает к выводам прямо противоположного ха­рактера.