Елена Каменева - Шизофрения: клиника и механизмы шизофренического бреда

Больная В., 33 лет, инженер. Заболевание выявилось в ясной форме год тому назад. Стала хуже усваивать читаемое, была как во сне, ощущала на себе влияние какой-то силы, несколько месяцев назад по ночам просыпалась и появлялись неожиданные мысли, что она особенный человек, большая артистка, Богородица или Орлеанская Дева, что ей предназначено совершить что-то большое и т. п. По утрам к этим мыслям относилась с критикой. Считала их результатом гипноза, называла их фантазиями. В дальнейшем развернулся параноидный синдром с преобладанием бреда особого значения.

Иногда эволюция хронически развивающегося систематизированного бреда начинается с рудиментарных стадий и совершается постепенно с последующим развитием бреда величия, иногда скачками с промежутками ремиссий, затихания или вялого течения процесса. Первые представляют наибольший интерес, поэтому остановимся на них подробнее. В них выступают более четко расстройства мыслительной деятельности. Со стороны формальной здесь можно говорить об интенсификации умственных процессов, ускорении течения ассоциаций в определенном направлении, наплыве мыслей. Больные сообщают об усиленном притоке мыслей, об овладевающих ими, рождающихся иногда помимо их желаний и усилия новых необычных мыслях, которые они часто называют «фантазиями». Это название, употребляемое больными уже в стадии зарождения и формирования бредового синдрома и в дальнейшем исчезающее и сменяющееся непреложным утверждением, свидетельствует, как можно думать, о сохранении вначале каких-то элементов критики, частичном понимании нелепости необычности рождающихся идей и правильной оценки недоумения, которые они могут вызывать у окружающих. В этой стадии больные и сами говорят иногда о нелепости появляющихся у них идей. Самая эта «потребность к размышлению», «приток мыслей» ощущаются больным как что-то новое для себя. Содержание бредовых продукций у одних больных представляет как бы повторение событий прошлой их жизни, иногда с обильными конфабуляциями, ложными воспоминаниями, анализ отдельных фактов с ретроспективной бредовой интерпретацией их в направлении бреда величия, как это мы имеем, чаще всего, при формировании бреда высокого происхождения и назначения; у других больных размышления касаются не столько их жизни, сколько различных общих явлений, фактов, теоретических научных или литературных данных; они подвергаются анализу, обработке, сопоставлению и из них формируется сложная бредовая концепция философского, религиозного, социального, научного содержания в качестве выдающегося открытия. В центре ее обычно стоит личность больного, либо в качестве гениального автора, либо основного действующего лица ее содержания.

Что касается структуры парафренического бредового синдрома, то известна классификация Крепелина, выделявшего систематизированную, конфабуляторную, экспансивную и фантастическую парафрении. Однако эта классификация может иметь только условное значение, так как в каждом парафреническом бредовом синдроме можно найти различные элементы этих парафрений. Значительно большее применение в отношении классификации систематизированного бреда вообще и парафренического в частности имеет классификация А. Г. Иванова-Смоленского, который, опираясь на учение И. П. Павлова о сигнальных системах, в отношении структуры бреда в зависимости от преимущественного поражения первой или второй сигнальной системы, выделяет образный — эйдетический и вербальный бред. Эта классификация вытекает из характера расстройства мышления, лежащего в основе бреда, и соответствует клиническим данным. В самом деле, если у одной категории больных на первый план выступают пышные бредовые продукции, носящие яркий образный характер, приближающиеся к фантазиям (в отличие от фантазий у душевно-здоровых они носят непроизвольный характер и недоступны критике), у другой категории больных выступает нарушение речемыслительной деятельности: поверхностные словесные сопоставления, изменение значения слов, разложение звуковой стороны слова (симптом, о котором было упомянуто в главе, посвященной бреду значения, но в данном синдроме он встречается особенно часто).

Приведем наблюдение больного, относящегося к первой категории.

Больной Л., 42 года. Находился в 1-й Московской психиатрической больнице в 1940 г. О своей прошлой жизни больной дает неточные сведения, переплетающиеся с бредом. Со слов братьев известно, что отец больного был алкоголиком, по характеру вспыльчивым, жадным. Дядя по матери был душевнобольным, страдал «манией преследования». Остальные родственники были здоровыми.

До 12 лет больной жил в деревне. Окончил сельскую школу, затем переехал с отцом в Москву, работал приказчиком, затем был взят на военную службу. Участвовал в империалистической и гражданской войнах рядовым; служил лет семь. Получил ранение и контузию. После войны работал в различных местах, часто их менял, бывали конфликты. В течение всей жизни проявлял некоторые странности, был излишне застенчив, замкнут, необщителен, скуп, мнителен, вспыльчив, очень беспокоился о своем здоровье, по многу раз мыл руки. Женат не был, имел случайные связи. Года за три до явного проявления заболевания, которое по словам родных началось с 1937 года, странности усилились, упрекал родных, что утеряли его документы о военной службе, уверял, что он был красным партизаном, что не соответствовало его документам, называл себя героем гражданской войны; усилилась раздражительность, стал часто пить (до этого пил умеренно).

В 1937 г. больной получил удар по голове, сознания не терял. Заболевание началось приблизительно через месяц после этого удара. Появилась мысль, что у него есть дочь, которую он якобы видел на улице уже взрослой и узнал. Слышал разговор на улице двух женщин: «вот сейчас узнаешь — родная кровь». Далее стал высказывать идеи отношения и преследования. Говорил брату, что какие-то люди преследуют его на улице и на работе, стал подозревать, что соседи настроены против него, сговариваются его убить. Стал подозревать и братьев, как соучастников заговоров его врагов. Казалось, что соседи подсыпают отраву в пищу, перестал готовить обед на кухне. В связи с этими переживаниями перестал работать; казалось, что на работе преследуют. Дома большую часть времени лежал, иногда как будто с кем-то разговаривал и смеялся. Говорил, что он незаурядный человек, работал с вождями, он их правая рука и пр. Рассказывал также о каких-то диковинных зверях, которых, якобы, видел во время войны. Два года находился дома, не работал, последнее время отказывался от еды, стал неопрятным, вследствие чего был помещен в больницу.