Елена Каменева - Шизофрения: клиника и механизмы шизофренического бреда

У некоторых больных при этом речь идет лишь о своеобразном оформлении тех же бредовых переживаний, которые лежат в основе обычного бреда воздействия, ипохондрического бреда или бреда отравления (например, вместо гипноза больные говорят о колдовстве). Однако часто дело обстоит сложнее, так как с самого начала возникают своеобразные бредовые переживания, тесно связанные с этого рода суеверными или магическими представлениями, иногда не укладывающиеся в обычные формы бреда. У некоторых больных при этом можно убедиться, как тесно форма этого бреда слита с его содержанием. Таковы, например, случаи бреда зооантропии, а также «внутреннего существа», где неясные ощущения и их оформление в своеобразное представление с самого начала тесно слиты и выступают как единство.

Основные закономерности «архаического» бреда заключаются, во-первых, в том, что он, как отмечается в литературе и как можно было установить и на наших наблюдениях, чаще встречается у дебильных социально отсталых личностей, однако иногда и у лиц с достаточным уровнем развития; так один больной, утверждавший, что в его теле находится мышь, являлся интеллектуально полноценным художником.

Другой особенностью его является то, что бредовые переживания чаще возникают по ночам, во сне, при засыпании или пробуждении, т. е. в состоянии промежуточном между сном и бодрствованием или даже в состоянии, близком к онейроидному, в дальнейшем иногда фиксируясь уже в бодрствующем состоянии и подкрепляясь последующими таковыми же состояниями.

Именно этот факт заставляет думать, что подобные бредовые представления не являются всегда только своеобразной «патопластикой», зависящей от низкого культурного уровня больного, а что в основе их лежат особые патофизиологические механизмы. Этот бред соответствует сноподобному (онейроидному) по А. Г. Иванову-Смоленскому, связанному с явлениями инертности, застойности торможения. Он может быть, согласно этому автору, и диффузным и заключаться в рамки той или другой патодинамической структуры (парциальный сон). Возможно, что у некоторых больных это торможение носит более диффузный или более глубокий характер, чем обусловлен сказочно-магический характер переживаний, которые имеют место нередко в этом синдроме. У отдельных больных можно наблюдать даже такое кратковременное внедрение указанных сновидно-магических переживаний в психическую жизнь с последующим восстановлением критики.

Приведем одно наблюдение.

Больная К., 33 лет, домработница. Окончила 7-летку, уровень развития достаточен, не суеверная. В течение некоторого времени обнаруживает банальный параноидный синдром: идеи отношения, значения, преследования. Ей кажется, что ее преследует группа лиц, связанных с соседями по квартире; над нею издеваются, намекают на ее работу, например, с этой целью ей дали фартук, в больнице подали к обеду свинину, с которой она имела дело раньше и т. п. Помимо этого, сообщила, что один раз в больнице ночью, лежа без сна, услышала гудок и вдруг показалось, что это бог, больная, лежащая рядом, показалась колдуньей, другая больная — ее судьбой, третья больная — ее матерью. Услышала, как завизжала кошка, и она также показалась колдуньей. Голос бога ей сказал «можешь умереть». Испытывала страх, болела голова, просила у сестры лекарства. Рассказывая об этом единичном ночном эпизоде, обнаруживает критику, понимает болезненный характер этих переживаний; к другим бредовым переживаниям (преследования, отношения, отравления) некритична, верит в их реальность.

Здесь можно думать также и о роли фазовых состояний; давно когда-то в детстве слышанные и забытые сказки, поверья, легенды всплыли у больной при развитии шизофренического процесса в связи с гипнотическим состоянием коры, пересиливая приобретенные знания и жизненный опыт (парадоксальная фаза).

Не выделяя специально сноподобного (онейроидного) бреда (так как мы исходим в нашей классификации больше из основного клинического синдрома), мы полагаем, что онейроидный компонент в виде нарушения функции сна и наличия его патологических вариантов в той или другой пропорции имеет место почти во всех бредовых синдромах. В некоторых случаях бред сначала носит характер ярких фантастических сновидений, в дальнейшем фиксирующихся и принимающих для больных характер реальности. Особенно часто играет роль патология функции сна в тех формах бреда, где имеет место нарушение телесного восприятия: ипохондрический бред, бред воздействия, архаический бред, указанный выше.

Говоря о вариантах основных бредовых синдромов, следует коснуться хотя бы вкратце также и некоторых видов бреда, нередких, как в качестве добавочных проявлений в основных бредовых синдромах, описанных выше, так и в виде самостоятельных синдромов. Это паранояльные синдромы — бред кверулянства и изобретательства.

Сущностью синдрома кверулянства является не столько бред как таковой, т. е. неправильное суждение, сколько вторичное неправильное поведение у больного с сверхценной идеей. И в том и в другом синдроме (кверулянства и изобретательства) мы чаще всего имеем сверхценные идеи, развивающиеся иногда на основе бреда, например кверулянство как борьба с преследованием, или в целях реализации бреда у личностей с своеобразным преморбидным складом, близко стоящим к сильному неуравновешенному типу высшей нервной деятельности. Эти аффективно насыщенные сверхценные идеи, к которым склонны стенические настойчивые личности, с чертами фанатизма, благодаря процессу и дефекту, обусловленному им, принимают особо прочный, окаменелый характер, не поддаваясь никакой коррекции. У некоторых больных бред изобретательства бывает процессуально обусловлен, о чем указывалось в главе о парафренических синдромах.

В предыдущих главах уже были высказаны предположения о генезе бреда величия в рамках параноидной формы шизофрении, как расстройства, выступающего большей частью в более поздних стадиях процесса или при более глубоком поражении. В виде отдельных высказываний бред величия может встречаться при кататонической форме шизофрении, а также при гебефренической; в этой последней он иногда вследствие своей нелепости дает повод к ошибочному диагностированию прогрессивного паралича. Выступая при гебефренической форме на фоне эмоционального уплощения, иногда и эйфории, он действительно представляет сходство с паралитическим и, может быть, не только по своим психопатологическим особенностям, но и по механизмам, являясь выражением фабулирования, концентрирующегося вокруг собственной личности.

Приведем одно наблюдение такого рода.

Больной Н., 21 года. Сообщает, что он только что вернулся с Дальнего Востока, куда был направлен на завод «для поднятия рабочего уровня»; он вывел завод из «аварийного положения», зарабатывал много, не знал, куда девать деньги, у него текущий счет в банке. «Получил орден Ленина, выбран депутатом в Верховный Совет». Теперь ему дали отдых, как крупному лицу, он приехал в Москву «по важным делишкам». Он крупный общественный деятель. В Москве для него устроили «бесшумные трамваи», его чествовали, устроили ему товарищескую встречу, отдавали ему честь; в предыдущие дни ему пришлось «кое в чем принять участие», но это не подлежит оглашению. Он лежал в госпитале, там было к нему особое внимание, его лечили лучшие врачи. На улице слышал лестные замечания на свой счет. Больной несколько манерен, дурашливо смеется, склонен к резонерству, но речь связная. Других бредовых идей не высказывает, определенной бредовой системы нет. По словам матери, по характеру раньше был замкнут, но особых странностей не обнаруживал, несколько месяцев тому назад привезен домой из Красной Армии; лежал в госпитале; дома высказывал нелепые идеи величия, смеялся, целые дни сидел дома и слушал патефон. Соматически и неврологически без отклонений от нормы. Ликвор и кровь без изменений. После проведенной инсулинотерапии параноидный синдром хотя и побледнел, но критики больной не обнаруживает.