Самуил Бронин - Малая психиатрия большого города (пособие для начинающего психиатра)

[Если судить по «разбавлению» шизофренического начала, наблюдаемому в популяционных обследованиях, то первой в латентной шизофрении появляется и последней из нее уходит кататония (в широком понимании термина) и лишь на фоне ее усиления присоединяются агрессия и параноидность. Кататония, по-видимому, наиболее важный формообразующий признак шизофрении, ее главное внешнее выражение, без которого диагноз малодостоверен. Кататония может существовать сама по себе, без параноидного аккомпанемента, но сочетание обоих синдромов, с другой стороны, настолько часто и характерно, что не может быть случайным — в более явных случаях оно становится правилом.

Еще один ребенок из той же семьи — на сей раз без больших комментариев. В этом семействе не все дети таковы — есть и светлые головы, но этот мальчик невольно задерживает на себе внимание, хотя заболеть ему, видимо, не суждено: он, судя по всему, «таким и останется».

Набл.28. Мальчик 13 лет, брат предыдущего лица. В раннем детстве и до 8–9 лет — очень капризный, упрямый, падал и бился ногами об пол. В последующем, спокойный, но если заденут, может несоразмерно резко вспылить. «Себе на уме», хозяйственный, умеет и любит копить деньги, «хитрый себе на пользу, но для других невредный». Его страсть — разбирать приборы и механизмы, все, что попадается под руку: замки, радиоприемники, телевизор — «от него ничего не спасешь и не спрячешь». Характер этого увлечения совершенно непреоборимый: он всякий раз объясняет свои поступки теми или иными благовидными причинами, но это всего лишь словесное «прикрытие» и самооправдание. Впрочем, он умеет не только ломать, но и мастерить: собирает небольшие приемники. Внешне — «официален», деловит, собран; «аккуратист», сам себе стирает. Никогда никуда не опаздывает. Интереса к беседе не проявил, спешил куда-то (С).

Этому «мастеру-ломастеру» не суждено, по-видимому, заболеть психически в явной форме потому, что его характер в 13 лет представляет собой законченную психопатическую организацию, которую обозначают словами «аккуратист», «педант» и т. д. Разрушительное шизоидное ядро и здесь конечно налицо: этот педант порядка только и делает, что разбирает аппаратуру, анатомирует и приводит ее в негодность, но это не меняет того факта, что в данном случае уже сформирована иноименная с шизоидней психопатия ананкастного типа. Наблюдения же говорят, что между шизофренией и психопатиями иного спектра существуют своего рода антагонистические отношения, отмеченные выше П. Д. Фридманом при эпилептоидии: прочный каркас психопатии «иной почвы» словно оберегает психику от вторжения в нее инвазивного, деструктивного шизофренического начала. Как создается в таких случаях «иноименная» психопатия: является ли она следствием видоизмененного, атипичного, с иными последствиями, «шизофренического» процесса или же порождается соучастием иных привходящих факторов, в данном случае — эпилептогенных, разные ли это болезни, шизофрения и эпилепсия, или фазы, возрастные стадии и степени тяжести единого психического наследственного страдания — все эти вопросы решать не здесь и в ближайшее время ответов на них ждать не приходится, но незнание не мешает наблюдению, а, напротив, часто ему способствует; в данном же случае опыт говорит, что рано сформировавшиеся ананкасты, «истерики» и эпилептоиды не заболевают тяжело протекающей шизофренической болезнью: ананказм, равно как и эпилептоидия и тяжелая «истерия», как бы противостоят, противодействуют схизису, необходимому для возникновения шизофренического параноида и привносимому в психику больного расщепляющим кататоническим началом.)

Б) «Дефектные псевдопсихопатии»

Далее — преимущественно лица, которых можно отнести к тому типу, который был определен выше как «дефектная псевдопсихопатия»: где динамика процесса не очевидна (или недовыявлена?), а состояние в целом выглядит статичным, стационарным, родственным, с «патологией характера». Шизофреноподобный дефект, специфический изъян психики, обнаруживается здесь в своих обычных проявлениях и преломлениях: в дезорганизации человеческого общения, мышления, планирования действий, речи, в особенностях облика, в мимике, моторике, интонации и т. д., но все симптомы выглядят в «поперечнике» статуса и по биографическому «длиннику» не как болезнь, а как постоянные свойства личности, едва ли не изначально ей присущие и лишенные поступательного движения.

Набл.29. Женщина 28 лет. Отец — летчик, вспыльчивый, гневливый, деспотичный, держал семью в страхе; в последние годы сильно пил. Мать «слабовольная», плаксивая, покорно подчинялась мужу; по профессии — библиотекарь. Брат пьющий.

У самой обследуемой в детстве были «истерики», кончавшиеся полуобморочными состояниями: если не исполняли ее желаний, то громко рыдала, билась ручками и ножками, опускалась без чувств на пол; настоящих судорог в этих «полубессознательных» приступах не было, мочи не теряла. Они были нечастыми и продолжались до 10 лет. Была капризна, плохо ела. Всегда, сколько себя помнит, была общительна, ее любили, ей «нравилось нравиться». До 7-го класса училась на «отлично», увлекалась литературой: учителя ценили ее способности и интерес к гуманитарным предметам и прощали невыученные уроки. В 6—7-м классах стала участницей кружка, который обособился от остального класса и составился из учеников, «интересовавшихся искусством» и пренебрежительно отзывавшихся о «серой массе». После 7-го класса семья переехала из Москвы в подмосковный город и она сменила школу. Здесь учителя отнеслись к ней без прежнего предпочтения, и она сразу стала учиться хуже. Не смогла освоиться в новом коллективе, сдружиться с соучениками, хотя поддерживала с ними внешне вполне свойские отношения. Ездила к старым московским друзьям и жаловалась им на новых одноклассников: те провинциалы, плохо одеваются и пр… После школы отец устроил ее радисткой на аэродром. Здесь проработала 4 года, но профессии не освоила: ее прозвали в насмешку «радиомаляром». В свою очередь, нелестно отзывалась о сотрудницах аэродрома, которые все сплошь были будто бы «легкого поведения», «видела кругом одну грязь». Посещала ту же московскую компанию, где обретались одни и те же лица, как бы распределившие между собой виды искусств: один писал стихи, другой «занимался музыкой» — она «увлеклась режиссурой». После того как умер отец, ее уволили по сокращению штатов. Она поступила, по совету актера, знакомство с которым длилось всего день, в вечерний институт культуры. Проучилась там полтора года, не выдержала нагрузки (одновременно работала секретаршей), познакомилась в это время с будущим мужем, легко оставила учебу. Вышла замуж в 22 года, в 23 родила дочь. Муж (один из немногих, кого мне так и не удалось застать дома и опросить) оказался требовательным до абсурда деспотом: ему нужно, например, чтобы она нарезала куски хлеба толщиной ровно в сантиметр — иные он браковал и швырялся ими. Он как-то особенно тяжело молчит и когда приходит домой, она теряется, сникает, боится его и безропотно во всем ему подчиняется. Он, по ее словам, сделал ее бестолковой, лишил ее индивидуальности, самобытности, она совершает в его присутствии массу ненужного — называет это состояние унизительным. В последние годы постоянно говорит о необходимости развода, но ничего в связи с этим не предпринимает. Когда соседка спросила ее о причинах такой непоследовательности, она загадочно намекнула на «необыкновенную» потенцию мужа. Разделила все же с ним ведение хозяйства и после этого сразу же почувствовала себя свободнее.