Ольга Власова - Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы

Третья ступень синтеза связана с синтезом восприятий с объективным опытом [971], и именно благодаря этому, на взгляд Бинсвангера, мы понимаем вещи в их объективной связности. Нарушение этого синтеза происходит вследствие уже упоминавшегося ослабления мнеметического момента (на первом этапе), вследствие замены четко связанной мнеметической схемы на не предписываемые никакими мнеметическими ссылками восприятия. Объективная мнеметическая схема заменяется четко зафиксированной жизненно-исторически обусловленной, привязанной к вещи схемой. Эти восприятия теряют свой субъективный характер и становятся объективными. Имеет место единый бредовый континуум сознания, соединяющий в себе коррелирующие между собой ноэтический и ноэматический компоненты. «Чем меньше, – пишет Бинсвангер, – человек связан с положением вещей – (Sachverhalte), и чем меньше он ими повелевает, чем больше он их избегает, тем больше он отдаляется от объективного опыта, и, значит, – от реальности » [972].

В бреде, по убеждению Бинсвангера, об объективно-действительном опыте не может быть и речи, бред является его противоположностью. И основным здесь является вопрос о том, посредством каких регулирующих изменений феноменологической структуры или феноменологической конституции сознания его нужно понимать. Одним из механизмов изменения бредового сознания становится при этом нарушение синтеза восприятий в единый опыт, и вместо целостного и развертывающегося опыта перед нами предстают клочки опыта (Erfahrungsfetzen). Деформация структуры сознания приводит к деформации реальности (Wirklichkeit), и она также распадается на бессвязные фрагменты.

Одной из причин деформации реальности становится также прекращение развертывания опыта в едином конститутивном стиле, утрата всегда сохраняющейся презумпции (Präsumption), исчезновение интенционального горизонта (Horizontintentionalität). «Реальный мир, – подчеркивает Л. Бинсвангер, – существует лишь в постоянно вырисовывающейся презумции, чтобы опыт непрерывно развертывался в одном и том же конститутивном стиле» [973]. Именно отсутствие этой презумции, на его взгляд, и не позволяет говорить о существовании в бреде реального мира. Как мы видим, в понимании реальности и нереальности опыта Бинсвангер исходит не из свойственного медицине позитивистского критерия о соответствии опыта объективному положению вещей, изолированной очевидности он не признает. Здесь он использует Гуссерлев критерий интенциональности горизонта и наличия непрерывного саморазвертывания сознания, конституирующей трансцендентальной субъективности.

Одной из центральных проблем феноменологического исследования мира и сознания бредового больного является, по мнению Бинсвангера, проблема проекции. В апрезентации больной присоединяется к физической презентации другого и сливается с ним в единстве отчужденного опыта. Изначальная, примординальная сфера, сфера свойственного лишь «я» потока жизни (Lebensstromes) и исходно-первичный мир, конкретное бытие человека проецируются в «между» – сферу и наоборот [974]. Эти две сферы начинают меняться местами.

Итак, опыт может деформироваться вследствие: 1) деформации представлений – нарушения синтеза отдельных представлений, связи между ними; 2) деформации восприятия – изменения нормального синтеза представлений в восприятии; 3) изменения отношения правил восприятия к опыту.

Бинсвангер подчеркивает, что бредовые больные иногда не имеют даже и рассеянных представлений, и если нормальные актуальные представления всегда ставят новые задачи, то здесь целостная конституция понимания заменяется совершенно монотонной готовностью опыта, всякая интенция опыта отсутствует. Он пишет: «Что осталось от представления, так это саморегистрирующая машина, механическая регистрация, фантазия и мнеме есть лишь застывшие элементы этого регистрирующего аппарата» [975]. Механическая схема становится неспособной к действию, она может лишь воспринимать воздействие извне. На место трансцендирования приходит животная регистрация, мнимое существование (Scheinexistenz), в сфере опыта имеет место состояние, полностью аналогичное животному. И здесь появляются идеи воздействия.

В нормальном опыте, как Бинсвангер говорит, следуя за Гуссерлем, имеет место сочетание трансцендентного и имманентного. Внешний мир трансцендентен сознанию, но схватить его оно может, лишь исходя из своей имманентности, в собственном жизненном потоке [976]. В бреде об этом не может быть и речи: трансцендентно встречаемое и имманентно-конституированное четко разделены. Бредовое сознание не способно ни к трансцендентному конституированию, ни к рецепции трансцендентных объектов. Оно не способно к интерсубъективности, другие не даны здесь во взаимодействии, они не образуют общий с индивидуальным сознанием мир.

В этой работе Бинсвангер, используя идеи Хайдеггера, высказанные в работе «О сущности основания» [977], дает более конкретизированное разъяснение отношений феноменологии и психиатрии. На основании идеи Хайдеггера о том, что каждое событие или свидетельство определяет для онтологии область возможного как область возможного категориального или некатегориального обоснования, он приходит к выводу о том, что интенциональность связана с выбором области возможного для онтологии. В свете такого отношения между онтологией и онтикой Бинсвангер определяет положение психиатра. «Я думаю, – пишет он, – что мы теперь можем уточнить наш собственный феноменологический метод как психиатра и метод научной психиатрии как таковой, учитывая представления Хайдеггера и Гуссерля для нашего случая. В том отношении, что психиатр исходит из конкретных „случаев“ и исследует их феноменологически, он никогда не устремлен к „сфере возможного“ или от возможностей, следовательно, к сфере существования как бытийной возможности [Seink ö nnen] (онтологической истины), но к сфере существования как окончательного выбора или как судьбы (онтической истины). Но у психиатра также должен оставаться и взгляд, исходя из окончательного выбора (онтическая истина), на сферу возможностей как таковых (онтологическая истина), поскольку он позволяет увидеть и то, что эта реальность есть лишь одна из множества возможностей» [978].

Этот окончательный выбор фактически определяется у него так же, как и в «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии» [979], как выбор горизонта возможностей, т. е. определимого горизонта актуальности опыта. Интенциональность горизонта всегда оставляет открытыми определенные возможности, актуальный опыт указывает собой возможные опыты, и все это, по Бинсвангеру, определяется связанными с априорными типами различными разновидностями правил. Все события практической жизни, все факты науки определяются этим изменчивым, но одновременно постоянным горизонтом, исходя из которого мир обретает смысл. «Данный труд, – пишет Бинсвангер, – должен был показать и показывает, что „прояснение горизонта опыта“ бредового больного и „его логики“ и представляет собой подлинную задачу психиатрии» [980]. За возможность такого исследования, как далее подчеркивает Бинсвангер, психиатрия должна быть благодарна Гуссерлю и разработанной им теории, а также Силаши за его положение о том, что перцепции являются априорными модусами опыта [981].