Ольга Власова - Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы

Анализ патологического очень важен как для самого философа, так и для понимания того влияния, которое оказали на его творчество феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. Г Шпигельберг справедливо замечает: «Мерло-Понти был не только блестящим академическим преподавателем, но также уверенно чувствовал себя в науках о человеке и, особенно, в психологии. Поэтому одна из наиболее часто встречающихся тем мысли Мерло-Понти – это отношение между науками (особенно антропологическими) и философией» [1290]. Он наследует от Гуссерля идею кризиса современных ему наук и ищет единство между субъективизмом философии (в том числе Гуссерлевой) и объективизмом естествознания (в том числе неврологии и психиатрии). Основа этого единства – общее поле, т. е. переживаемый мир в единстве субъективного и объективного, а точнее, – опыт.

С первого взгляда «Феноменология восприятия» представляется чрезвычайно сложным и трудным для понимания трудом, чем-то сродни «Бытию и Ничто» Сартра. Система Мерло-Понти, действительно, чрезвычайно сложна; сложна тем, что в ней важна каждая мелочь, и именно из мелочей слагается целостная картина. В этом она напоминает паутину или кружевную салфетку: необычайно красивую и изящную, но весьма сложную по структуре. Для того чтобы ее распутать или «распустить», нужно «поддеть нужную петлю», т. е. найти путь, которым она была соткана, иначе мы нарушим целостность нити и уже никогда не сможем восстановить ее заново. Этот путь, этот прием и есть анализ органических нарушений и психических расстройств, с помощью него мыслителю удается соткать «конкретные» узоры и составить их в философскую картину восприятия.

В 1947 г. один из критиков Мерло-Понти Фердинанд Алкье назвал его систему «философией двусмысленности», а сам Мерло-Понти в лекции, прочитанной при вступлении в должность в Коллеж де Франс, определил двусмысленность в позитивном смысле как отрицание возможности абсолютного знания и в негативном – как смысловую неопределенность. Пытаясь охарактеризовать смысл этой неопределенности, Г Шпигельберг отмечает: «Философия Мерло-Понти – это не философия сумерек, а философия светотени», и называет сам метод исследователя, направленный на изучение объективного и субъективного, «биполярной феноменологией» [1291].

Двусмысленность и двойственность философии Мерло-Понти, по убеждению В. Декомба, основана на отказе от альтернатив классической философии (прежде всего, «в-себе» и «для-себя»), при котором совершается не синтез и не отказ от антитезы, решение ищется «посередине», в незавершенном и временном синтезе. Человек и его существование не являются строго определенными, они описываются как продукт-производитель, активный-пассивный, созданный-создающий, субъект-объект. Экзистенциальная феноменология Мерло-Понти – это философия, которая всегда рождается в между-сфере, это закономерное выражение присущего мыслителю на уровне философской интуиции диалектического склада мышления, диалектического именно в гегелевском смысле. «Программой этой феноменологии, – пишет В. Декомб, – служит описание как раз того, что располагается между „для-себя“ и „в-себе“, сознанием и вещью, свободой и природой. „Интервал“, как охотно говорили в то время, является его излюбленной областью» [1292].

В «Феноменологии восприятия» Мерло-Понти отталкивается от противопоставления двух подходов: эмпирического, основанного на объяснении, и интеллектуалистского, основанного на рефлексии. Им исследователь противопоставляет экзистенциальный подход, который, на его взгляд, позволяет обнаружить за отдельными фактами и симптомами целостное бытие человека в случае нормы или фундаментальное расстройство в случае патологии. Этот подход выводится им на основании анализа клинических случаев органической патологии. «Итак, изучение патологического случая позволило нам прийти к новой форме анализа – к анализу экзистенциальному…» [1293], – пишет философ после анализа одного из таких случаев. Этот экзистенциальный анализ уходит от картезианской центрированности на cogito, и ядром существования оказывается здесь не мышление, но тело как динамичный комплекс живых значений.

Экзистенциальный подход Мерло-Понти не похож ни на феноменологию Гуссерля, ни на экзистенциальную аналитику Хайдеггера. Это скорее попытка преодолеть противоречия как первой, так и второй, а еще точнее, их метафизичность в кантианском смысле как обращение к формам чистого разума: в случае Гуссерля – к чистому сознанию, в случае Хайдеггера – к чистому бытию. Мерло-Понти пытается поставить на смену чистого сознания и существования конкретность бытия, обратиться к самому человеку. Именно поэтому центром системы становится тело, движение, а также их функционирование в норме и патологии. На смену отвлеченным понятиям приходит отдельный человек, индивид с определенным расстройством. Сознание, существование, смысл, «я» превращаются у него из трансцендентных в имманентные, находящиеся действительно «в-», выступая основой конституирования целостного бытия.

В своих исследованиях мыслитель исходит из двух тезисов, определяющих опорные пункты, т. е. основания, «неврофилософии». Во-первых, на его взгляд, «биологическое существование включено в существование человеческое и никогда не остается безразличным к свойственному ему ритму» [1294]. Он напоминает о том, что «жить» (leben) является необходимой предпосылкой для того, чтобы «проживать» (erleben) тот или иной мир. Поэтому органическая патология представляется определенным способом проживания. В этом акценте на непосредственности проживания философ близок феноменологической психиатрии. Р. Барбара отмечает: «Для Штрауса и позднее для Мерло-Понти не существует никакого „бытия-в-мире“ кроме живого (living) и, следовательно, чувственного бытия» [1295].

Восприятие, по мнению Мерло-Понти, первоначально не полагает объекта познания, но является интенцией тотального бытия, представляется как дообъектное зрение, слух, ощущение и т. д., что, на его взгляд, синонимично понятию бытия в мире. Восприятию предшествует так называемая внутренняя диафрагма, определяющая зону переживания и масштаб жизни. Он указывает на парадоксальный факт: одни больные могут утратить зрение, при этом не изменив своего мира, другие, напротив, с потерей зрения и исчезновением ориентиров мира, теряют и сам мир. Следовательно, бытие обладает дообъектным измерением, определенной плотностью и содержанием, которые не зависят от рефлексов, мышления и объектов внешнего мира. «Именно потому, что бытие в мире есть некое дообъектное видение, – отмечает он, – оно может отличаться от любого безличного процесса, от любой модальности res extensa, а равно от всякого cogitatio, от всякого личного познания, – и потому оно окажется способным осуществить соединение „психического“ и „физиологического“» [1296].