Константин Пятковский - Пособие для желающих поступать в медицинские вузы

Я поднимаю букет выше, погружаю в него лицо и всем своим естеством ощущаю себя во дворе далёкого родительского дома, среди кустов цветущих пионов… Сейчас на порог выйдет молодая мама, скрипнет калиткой, возвращаясь с работы, совсем ещё не седой отец… Да и мне всего пять лет, и всё у меня ещё впереди: я ещё не знаю, что через много лет стану врачом и в один прекрасный день буду идти по улицам далёкого городка с огромным букетом огромных пионов…

Опускаю цветы чуть пониже, чтобы видеть дорогу. Эти пионы принесла мне девочка. У неё высокая близорукость с астигматизмом. Нет, я не избавил её от этого недуга. Пока что это невозможно. Я реалист и рад уже тому, что девочка пришла ко мне с «тремя строчками в очках», а ушла с шестью. Вот будет ей лет восемнадцать, тогда можно будет поговорить и о хирургической коррекции зрения… Впрочем, к тому времени, наверное, появятся какие–нибудь новые методики…

На лавочке перед одной из калиток сидит дедушка. Из тех, что уже не первый год находятся «на заслуженном отдыхе». Букет явно привлекает его внимание.

— Вы, молодой человек, наверное, на свидание идёте? — по–деревенски просто спрашивает дед.

— Нет, домой иду, с работы, — возражаю, улыбаясь.

— Тогда Вы работаете врачом, — делает вывод дедушка.

Улыбаясь, смотрю на букет. «А ведь дед прав, — думаю. — Такие красивые цветы дарят или любимым, или врачам… Или же любимым врачам!»

Разумеется, мне и раньше дарили цветы. Были даже розы среди зимы. Эти пионы, конечно же, стóят не такую кучу денег, как те зимние розы. Но они стоят чего–то намного большего, чем куча денег…

Вот навстречу идёт Леся. Она в этом году заканчивает медучилище. Одно время я там преподавал на полставки. Леся учится хорошо и готовится в мединститут. Улыбаясь, отмечаю, что Леся тоже засмотрелась на цветы.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, Леся.

Разошлись. Затылком чувствую, что Леся оглянулась. Действительно, цветы необычные. И день сегодня необычный. Дай Бог, Леся, чтобы и у тебя было много таких дней и таких цветов!

Ситуация

(Отчаяние)

Сегодня домой не иду, а плетусь. Не хочу ехать в автобусе, чтобы никoму не смотреть в глаза. Ведь я — последний дурак из дураков. И бездарь И ничтожество. Зажрался. Гордыня обуяла. Чересчур высокого о себе мнения… Надо было отменить операцию. Но кто же знал?.. Чёрт меня дёрнул оперировать этого деда!..

И не оперировать нельзя было. Через день–два всё равно пришлось бы, но глаз был бы ещё хуже… Одними каплями и таблетками не обошлось бы: ведь глаукома вторичная, вызванная набуханием катаракты, нужно было обязательно устранить первопричину… Вот и «устранил»… Теоретик!

А ведь у деда это был единственный зрячий глаз… Впрочем, зрячим он был до приступа. Дед ещё пару дней дома сидел, боль терпел, думал: пройдёт!.. Но что с деда возьмёшь? У него четыре класса образования, да и те семьдесят пять лет тому назад! Но ведь если бы операция удалась, был бы шанс на зрение. Не снайперское, конечно, однако тарелку с ложкой дед видел бы. Возможно. Риск был велик. Я перед операцией так и говорил и больному, и родственникам. А ведь они мне верили. И сейчас верят. Иначе забрали бы деда в область. А если бы всё–таки забрали деда оперировать в область или даже в столицу? От экспульсивного кровотечения не застрахован никто! Видал таких больных «оттуда»… Но ведь то — Центр! Есть у людей стереотип: если неудача произошла в провинциальной больнице, то врачи обязательно виноваты в том, что не отправили больного «выше». А если та же неудача происходит в столичном НИИ — ну что же, раз уж на таком высоком уровне и такое произошло, то на то воля Божья…

Дубовый стереотип! Хотел бы я увидеть, как профессор справится с такой ситуацией… Стоп! Что ты такое несёшь?! «Хотел бы увидеть…» Разве можно пожелать кому–либо такой ужасной ситуации?! Ситуации, когда всё стекловидное тело буквально вылетает в рану, а за ним лезут сосудистая с сетчаткой, а дальше всё это дело заливается кровью… И всё это за каких–то 15 секунд! Операционная сестра говорила тогда, что она за тридцать лет работы такое впервые увидела. За каких–то 15 секунд!.. Не ври! Не оправдывайся! Не за 15, а за 30–40! Ты ведь ещё пытался что–то сделать… А даже и за 40 секунд на «открытом», уже гипотоничном глазу разве успеешь сделать заднюю трепанацию склеры?! И так всё прёт из раны, а если ещё и инструментом нажать… Заранее, говоришь, надо было заднюю трепанацию сделать? В начале операции? Это ты сейчас такой умный, после всего… А тогда кто думал?.. Думал, конечно, но надеялся, что экспульсивного кровотечения не будет. Не всем же лишние дырки в глазу делать! Никто их всем подряд не делает! Ни в одной клинике! Лишние дырки для глаза тоже не всегда желательны. «На всякий случай» их не делают. Делают, если предвидится «что–нибудь такое»… Но ведь перед операцией дед имел сносные АД и ВГД [2] АД — артериальное давление, ВГД — внутриглазное давление. ! Нашпиговали глаз армином [3] В период описанных событий этот препарат ещё достаточно часто применялся. , арутимолом и другой химией. Если бы так капали ещё пару дней, то отравили бы деда… Буквально пропитали глаз всем этим, чтобы хотя бы на операции ВГД было если не в норме, то в пределах 27–28. И у деда так и было. Даже ещё меньше. Если бы можно было вернуть время назад! Конечно, сделал бы даже две задних трепанации! Заранее, в самом начале операции! И кучу предварительных швов наложил бы… Хотя, если подумать трезво, то успел ли бы позавязывать эти предварительные швы? Даже если бы они были? Тяжело сказать! Но всё равно: если бы они были! Если бы я сделал их: и предварительные швы, и заднюю трепанацию! Но ведь ВГД было неплохое, кто же мог предвидеть это экспульсивное?! Надо было предвидеть! Слишком самоуверенным сделался! Много удач подряд порождают самоуверенность, а самоуверенность рано или поздно порождает неудачу… Разумеется, я (в конце концов!) зашил глазное яблоко. Оно даже имеет неплохой вид. Спина взмокла, пока шил. Но ведь видеть глаз не будет! А со временем пойдет на атонию и атрофию. А ведь у деда это был единственный зрячий глаз! Точнее — не зрячий, а с некоторой надеждой на некоторое зрение. Второй глаз не видит с детства, после травмы. И операция вряд ли тому глазу поможет. Даже в Центре.

Каково там сейчас деду? Неделю назад видел буквы, а теперь — темнота! Сколько деду сейчас? Он 1914 года… Семьдесят четыре года… Тяжело в таком возрасте привыкнуть к внезапной слепоте. А в каком легко? В любом возрасте к внезапной слепоте адаптируются тяжело. Если зрение падает постепенно, с годами, люди кое–как приспосабливаются ходить вдоль стенки или с палочкой. А тут…

Знаю: нехорошо торопить время. Но скорее бы уже было утро, чтобы глянуть на перевязке, что творится у деда…