Константин Пятковский - Пособие для желающих поступать в медицинские вузы

В этой жизни все мы — ученики. Никто из нас не знает, когда прозвучит звонок и Учитель прикажет сдавать контрольную работу…

Работая над «Пособием…», автор не имел намерений кого–либо поучать. Он сам ученик.

«Пособие…», несмотря на свое название, не является специальным медицинским изданием и рассчитано на широкий круг читателей.

«Пособие…» не является завершённым произведением. Оно уже неоднократно дополнялось и дорабатывалось. Каждый день жизни подсказывает новые сюжеты. Автор вносит коррективы в «Пособие…», жизнь указывает на ошибки автора…

Чего нет в «Пособии…», так это выпестованной профессиональными литераторами монументальной фигуры врача–героя. Именно по этому поводу автору приходилось слышать слова разочарования и даже раздражения некоторых читателей первого издания «Пособия…». Автор считает своим долгом предупредить: и во втором издании врач остаётся простым смертным человеком, которому присущи обычные для человеческого рода недостатки, пороки, потребности…

Несколько слов о жанре «Пособия…». Надеюсь, что профессиональные публицисты простят меня, если я назову «Пособие…» репортажем. Репортажем, который пишется в журналистской командировке продолжительностью в жизнь.

Врачиха была старая, толстая, антипатичная и работать явно не спешила. Медсестра отличалась от своей «шефини» лишь немного меньшим возрастом. Создавалось впечатление, что они собрались в кабинете главным образом для того, чтобы обсудить накопленные за нерабочее время проблемы. Я уже минут пять сидел в кабинете, а мной и не думали заниматься. Сестра перекладывала из одной посудины в другую какие–то инструменты, а врачиха что–то записывала в свои многочисленные бумажки. Разговор при этом явным образом касался подробностей чьей–то семейной жизни. В конце концов их внимание переключилось на меня. Как и в каждом из предыдущих кабинетов, стандартный диалог:

— На что жалуетесь?

— Я здоров, медкомиссию в стройотряд прохожу…

— Давайте Ваши бумаги, я отмечу.

— Спасибо. До свидания.

— Будьте здоровы.

В следующем кабинете примерно то же самое. А ещё перед кабинетом высидишь очередь: никто не хочет понять, что тебе незачем сидеть полчаса под дверью ради минутного дела. И всё только для того, чтобы здоровый человек получил справку, что он здоров. Вообще, досадно относительно здоровому человеку тратить время на поликлинику. К тому же, если там в каждом кабинете такие…

………………………………………………….

Я теперь часто вспоминаю этот и ещё некоторые подобные эпизоды. Теперь, когда сам много лет, приходя на работу, надеваю белый халат. Вообще, на многие вещи интересно взглянуть с другой стороны. Многие вещи интересны с другой точки зрения. Например, «Мысли и сердце» Амосова я читал дважды: школьником и относительно недавно. Две разных книги. То есть: слова одни и те же (зажим, иглодержатель, верхушка сердца, комиссуротомия…), но смысл совсем иной. Совсем… Будто французская песня до и после изучения французского… Нет, не то сравнение! Будто до и после многих лет жизни в Париже.

………………………………………………….

Сегодня я на поликлиническом приёме. Больных не так уж и много. Вот вышла бабушка после промывания слёзных путей. Сестричка собирает инструменты. Мне ничуть не мешает её рассказ о вчерашней свадьбе дочери. Я помыл руки и делаю запись в бабушкиной карточке. Я должен это сделать. Непонятно только, почему не может подождать две–три минуты молодой человек, второпях вбежавший в кабинет…

………………………………………………….

Возможно, я когда–нибудь перечитаю «Мысли и сердце» в третий раз…

Почему я начинаю свою книгу с таких объёмных вступительных частей? Наверное, это попытка зародить в читателе мысль, что любая оценка любого поступка является субъективной. Нет, я не собираюсь никого учить. Я сам пришёл к такому выводу слишком поздно, чтобы быть чьим–нибудь учителем.

Когда я был совсем маленьким, я делил всех людей на хороших и плохих. «Папа, а этот дядя — хороший?» — спрашивал я и удивлялся, почему отец иногда надолго задумывался. Ведь всё было просто, как в кино: красные — хорошие, белые — плохие; наши — хорошие, немцы — плохие; вьетнамцы — хорошие, американцы — плохие. И т. д.

Уже будучи школьником, я удивлялся: как могли ошибаться такие большие массы людей? Ну, хорошо: одного–двух ввели в заблуждение, один–два дураки… Но чтобы столько! Почему, например, американцы не делают у себя Великую Октябрьскую социалистическую революцию, как мы? Почему Чехословакия, Польша и прочие соцстраны не присоединяются к СССР? Почему во время гражданской войны не все выходцы из рабочих и крестьян воевали на стороне Красной Армии? Интересно, какими мотивами они руководствовались?

Гораздо позже «выяснилось», что «ошибались» как раз не ТЕ, а ЭТИ.

А может быть, всё зависит от точки зрения? То, что для меня справа, для моего визави — слева. Может, не нужно спорить? Может, следует попробовать на некоторое время стать рядом с визави, взглянуть с его точки зрения и понять ход его мыслей?

Даже серийных убийц, осуждённых на смерть или пожизненное заключение, долго донимают всякие психоаналитики, стараясь понять: как такое могло произойти?

Впрочем, возвращусь к причинам написания этой книги. Я часто бывал неправ. Часто бывал прав. Многим своим словам и поступкам я и до сих пор не могу дать однозначную оценку: + или — . Одни считают меня хорошим человеком, другие — плохим. Так вот, эту книгу я пишу с мыслью о тех, других. Кто–то из них (быть может!) возьмёт в руки эту книгу. Кто–то (очень хотелось бы!) поймёт меня. Кто–то (спасибо!) простит…

Ситуация

(Счастье)

Я иду с работы пешком [1] В период написания этого эпизода я жил в общежитии минутах в 20–25 ходьбы от больницы. Здесь и далее — примечания автора. . Сначала направился было к автобусной остановке, но, подумав, решил идти пешком. Вдруг в автобусе мне помнут букет!

Это пионы. Белые пионы. Огромный букет огромных белых пионов. Никогда раньше не видел таких больших пионов. Нет, всё–таки видел… Но это было давно, очень давно, в детстве, когда я и сам был не выше куста пионов… Определённо, эти цветы — из моего детства!..