Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

Все они учились у Чехова, а он?

У Антона Павловича, как и в его «свадебной» Греции, всё есть. И бесконечные «В…», бесчисленные заголовки-краткие существительные или имена героев. Но зато есть и «Анна на шее», «Весь в дедушку», «Володя большой и Володя маленький», «Герой барыня», «Глупый француз», «Женщина с точки зрения пьяницы», «Живая хронология», «Забыл!!!», «Идиллия — увы и ах!», «Интеллигентное бревно», «Контрабас и флейта», «Кухарка женится», «Лошадиная фамилия», «Мошенники поневоле», «Невидимые миру слёзы», «Пересолил», «Разговор человека с собакой», «Скрипка Ротшильда», «Спать хочется», «Стража под стражей», «Толстый и тонкий», «Умный дворник», «Человек в футляре» и другие — бесконечно!

Вот Достоевский — тут уж и поиски, и находчивость, и ёрничанье, почти неприличное — «Чужая жена и муж под кроватью», и дерзость почти безумная — кто бы ещё мог назвать роман — «Идиот»?!

А Гоголь… одним только (хотя есть и «Нос», и «Вий»), одним только названием «Мёртвые души» (!) — поставил рекорд непобиваемый. Но Толстой, конечно, пожелал с ним соперничать: «Живой труп»!

«Писать не хочется, да и трудно совокупить желание жить с желанием писать» (Чехов — брату Александру. 15 апреля 1894 г.

«Сердито, по-хохлацки, поглядел» (Чехов. В родном углу).

«…существо узкое, пьяное и злое» (Чехов. Муж).

Это — уже из Достоевского.

В рассказе Чехова «У знакомых» меня очень поразили строки «С неумением брать от неё (от жизни. — С. Б.) то, что она может дать, и со страстной жаждой того, чего нет и не может быть на земле». Когда узнал, что они записаны им на телеграмме и потом включены в рассказ, понял: они настигли его как откровение.

В последнее время всё большее внимание к Александру III. Мудрено ли!

Положительным цифрам места здесь не хватит. Нехорошо, правда, что обязательно всё у нас с подтекстом. «Патриоты» — с обожанием, потому что инородцев гонял, с Европой свысока изъяснялся. «Либералы» с неприязнью по той же самой причине.

Но, что ни говори, бурный экономический рост и общий, редкий для России политический покой что-нибудь да значат.

Самый безсобытийный русский классик это Чехов. А что если так?

Когда-нибудь в русской истории имена писателя Чехова и императора Александра III будут связаны.

Разве весь Чехов — не свидетельство всепоглощающего ощущения стабильности (или застоя), покоя (или скуки), предчувствия грядущих перемен (потрясений), которым отмечен уникальный для России период правления царя-миротворца?

Оговорюсь на всякий трусливый случай прежде всего в том, что никоим образом не собираюсь апологетизировать царя и установившийся при нём порядок. И всё же народ зря прозвищ не давал, и миротворцем Александра Александровича прозвали не столько за отсутствие войн (в Средней Азии повоевали, и результативно), сколько за общее ощущение мира, отсутствие явных реформ и резких движений.

Разве мир Чехова не иллюстрирует именно это ощущение мира, лишённого движения? Не будет конца примерам — напомним лишь «самый» — «Трёх сестёр» — героев и ситуаций с настроением куда-то двигаться, бежать к какой-то настоящей жизни. А какая эта другая жизнь? Куда и зачем они собираются уезжать, если и там, куда они собираются, царит то же самое — то есть стабильное, почти без намёка на «перемены», «безвременье».

Если взглянуть на большинство повестей, рассказов и пьес Чехова с заявленной мною точки зрения, то станет очевидна конгениальность его сюжетов, идей, а главное поэтики, эпохе Александра III. Ну скажите, можно ли было в другие времена написать немалую повесть о том, как некий петербургский чиновник поселяет у себя даму, а когда она ему надоедает, переезжает на другую квартиру, сообщив ей при этом, что находится в служебной командировке. (Не знаю, почему мне пришёл на ум именно «Рассказ неизвестного человека».)

Конечно, таков не только Чехов, но и та современная ему литература — Лейкин, Потапенко, Щеглов и другие, которую он с невиданной скоростью и силой перерос.

Для Саратова имя живописца Алексея Петровича Боголюбова (1824–1896) не чужое. Алексей Петрович родился в Кузнецком уезде Саратовской губернии — ныне это Пензенская область, основал здесь первый в России общедоступный художественный музей, дав ему имя своего крамольного деда. Входящих в музей встречает портрет роскошного могучего седобородого старца работы И. Е. Репина, бывшего младшим товарищем Боголюбова. В экспозиции музея много работ Боголюбова.

И всё же не ошибусь, если скажу, что даже интеллигентному саратовцу известно о великом земляке две-три строки: внук Радищева, маринист, передвижник. Смею полагать, что многим иногородним искусствоведам ещё известно разве что про его многолетнее пребывание во Франции, да как следствие — прививка барбизонской школы к русскому пейзажу.

Не странно ли: ведь передвижник? Но в советской литературе о передвижниках имя Боголюбова очень часто оказывалось в «и другие». Тенденция эта сильна даже в изданной в перестроечные времена книге главного исследователя передвижничества Фриды Рогинской «Товарищество передвижных художественных выставок» (1989). Ключ отыскивается в примечательной оговорке исследователя: «Даже те из передвижников, которые по происхождению не принадлежали к разночинцам, как Клодты (бароны) или Мясоедов (дворянин), по образу своей жизни и по самосознанию принадлежали к трудовой интеллигенции». Ну, и далее Боголюбов, естественно, выступает как «сложная и противоречивая фигура» с соответствующим выводом: «В то же время деятельность Боголюбова, способствующая развитию демократического искусства, сочеталась с его верноподданнической привязанностью к царствующему дому».

Да что там привязанностью! — тесною дружбой с Александром III, которая позволила царю пошутить в собственноручно написанной поздравительной телеграмме Боголюбову по поводу открытия в Саратове Радищевского музея (1885):

«Благодарю сердечно за телеграмму и радуюсь освящению Радищевского музея, которому от души желаю успеха и процветания на пользу художества и искусства в России. Саша».

Вот в связи с Боголюбовым и царём записи из дневника госсекретаря А. А. Половцева.

«Вечером прогулка по Неве с Боголюбовым, который, живя во Франции в Париже, влюбился в тамошние учреждения по части изящных искусств и предлагает немедленно уничтожить всё у нас существующее и ввести то, что существует во Франции. Как это легко, и какие тут были бы последствия».

(Почти постоянно живя в Париже, Боголюбов был своеобразным культурным атташе России во Франции, много помогая русским художникам.)