Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

В четвертом действии прошлое точно настигает Дон Жуана, угрожающе надвигается на него со всех сторон. Сначала появляется торговец Диманш, требуя вернуть взятое у него в долг. А Дон Жуан не помнит долгов. Для него вообще не существует прошлого. Какие долги? Затем приходит Эльвира, его первая жена. За ней – отец. И наконец является статуя Командора. В ответ на приглашение Дон Жуана, статуя сама зовет его на ужин. И вот, казалось бы, совершается невероятное – статуя двинулась с места. Но Дон Жуана ничто не способно поколебать. Даже чудо не может заставить его измениться.

Но всё же Дон Жуан меняет образ своего поведения, и в этом суть пятого действия комедии… Встретившись с отцом, он говорит, что многое осознал и теперь, кажется, стал другим. Отец верит в эту внутреннюю перемену, но Дон Жуан тут же украдкой признаётся слуге Сганарелю: «Я рад, что есть свидетель, которому я могу открыть свою душу и истинные побуждения, заставляющие меня действовать так или иначе». (Действие пятое. Явление первое).

На самом деле он лишь надевает на себя маску. «Лицемерие – модный порок, а все модные пороки сходят за добродетели. Роль человека добрых правил – лучшая из всех ролей, какие только можно сыграть. В наше время лицемерие имеет громадные преимущества. Благодаря этому искусству обман всегда в почете: даже если его раскроют, всё равно никто не посмеет сказать против него ни единого слова. Все другие человеческие пороки подлежат критике, каждый волен открыто нападать на них, но лицемерие – это порок, пользующийся особыми льготами, оно собственной рукой всем затыкает рот и преспокойно пользуется полнейшей безнаказанностью. Притворство сплачивает воедино тех, кто связан круговой порукой лицемерия. Заденешь одного – на тебя обрушатся все, а те, что поступают заведомо честно и в чьей искренности не приходится сомневаться, остаются в дураках: по своему простодушию они попадаются на удочку к этим кривлякам и помогают им обделывать дела. Ты не представляешь себе, сколько я знаю таких людей, которые подобными хитростями ловко загладили грехи своей молодости, укрылись за плащом религии, как за щитом, и, облачившись в этот почтенный наряд, добились права быть самыми дурными людьми на свете. Пусть козни их известны, пусть все знают, кто они такие, всё равно они не лишаются доверия: стоит им разок-другой склонить голову, сокрушенно вздохнуть или закатить глаза – и вот уже все улажено, что бы они ни натворили. Под эту благодатную сень я и хочу укрыться, чтобы действовать в полной безопасности. От моих милых привычек я не откажусь, но я буду таиться от света и развлекаться потихоньку. А если меня накроют, я палец о палец не ударю: вся шайка вступится за меня и защитит от кого бы то ни было. Словом, это лучший способ делать безнаказанно всё, что хочешь. Я стану судьей чужих поступков, обо всех буду плохо отзываться, а хорошего мнения буду только о самом себе. Если кто хоть чуть-чуть меня заденет, я уже вовек этого не прощу и затаю в душе неутолимую ненависть. Я возьму на себя роль блюстителя небесных законов и под этим благовидным предлогом буду теснить своих врагов, обвиню их в безбожии и сумею натравить на них усердствующих простаков, а те, не разобрав, в чём дело, будут их поносить перед всем светом, осыплют их оскорблениями и, опираясь на свою тайную власть, открыто вынесут им приговор». (Действие пятое. Явление первое).

Итак, Дон Жуан к финалу комедии превращается в Тартюфа. На самом деле он и не думал меняться, а лишь меняет форму своего поведения. Кстати, Тартюф тоже вёл себя как Дон Жуан по отношению к Эльвире, но это не значит, что герои тождественны. «Лицемерие – это дань, которую порок платит добродетели». Именно такую дань Дон Жуан и решил заплатить. Общество требует видимости нравственности, оно не может простить Дон Жуану неприкрытости его поведения. Но теперь он становится как все, и то обаяние, которое в нём присутствовало, исчезает. Он был хоть и безнравственный, но внутренне непритворный человек. Теперь он, как и все, надел маску лицемерия. Но Дон Жуан носит её цинично, а не так, как Тартюф. Тартюф не может скинуть маску, а здесь мы видим, как Дон Жуан её примеряет. Приходит брат Эльвиры и говорит, что та уходит в монастырь, «ведь честь наша требует, чтобы она жила с вами». А что скажет ему Дон Жуан?

Дон Жуан. Уверяю вас, это невозможно. Я, со своей стороны, об этом только и мечтал и ещё сегодня спрашивал у неба совета, но тут же услышал голос, возвестивший мне, что я не должен помышлять о вашей сестре и что с нею вместе я, наверное, не спасу свою душу.

Дон Карлос. Неужели, Дон Жуан, вы надеетесь обмануть нас подобными отговорками?

Дон Жуан. Я повинуюсь голосу неба.

Дон Карлос. И вы хотите, чтобы я удовлетворился вашими речами?

Дон Жуан. Так хочет небо.

Дон Карлос. Значит, вы похитили мою сестру из монастыря только для того, чтобы потом её бросить?

Дон Жуан. Такова воля неба.

Дон Карлос. И мы потерпим такой позор в нашей семье?

Дон Жуан. Спрашивайте с неба.

Дон Карлос. Да что же это наконец? Всё небо да небо!

(Действие пятое. Явление третье)

Дон Жуан, конечно же, говорит всё это не всерьез, но он знает, что никто против «воли неба» возражать не станет. Теперь он может действовать безнаказанно.

И вот развязка. В финале мольеровской комедии, как известно, появляется статуя командора. Раздается раскат грома, сверкают молнии, земля разверзается и поглощает Дон Жуана, а из пропасти, в которой только что, на глазах зрителя, исчез главный герой, вырываются языки пламени. Но комедия завершается репликой Сганареля: «Ах, моё жалованье, моё жалованье! (Действие пятое. Явление седьмое).

В чём смысл этой заключительной тирады Сганареля? Первый, самый простой: она вызывает смех. Это последняя реакция зрительного зала, ведь перед нами комедия. Она открывается словами Сганареля о табаке, которые вызывают смех зрителей, и завершается подобной же репликой о жаловании. Иначе люди могли бы принять всё происходящее всерьёз. Герой проваливается в преисподнюю – это мало похоже на комедию.

Однако сцена имеет и более глубокий смысл. В финале «Тартюфа», чтобы восстановить справедливость, в события вмешивался король, а здесь Дон Жуан надевает маску лицемера, и уже никакая сила, кроме всемогущего бога, не смогла бы ему помешать. Но что говорит Сганарель? «Смерть Дон Жуана всем на руку. Разгневанное небо, попранные законы, соблазненные девушки, опозоренные семьи, оскорбленные родители, погубленные женщины, мужья, доведённые до крайности, – все, все довольны. Не повезло только мне». Любой мог бы так сказать: другие довольны, а я – нет. Эти слова произносятся не только от лица Сганареля, но и от лица каждого зрителя в зале.