Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Вот, например, как описывается лавка Лизы Кеню: «То был мир лакомых кусков, мир сочных, жирных кусочков. На первом плане, у самого стекла витрины, выстроились в ряд горшочки с ломтиками жареной свинины, вперемежку с баночками горчицы. Над ними расположились окорока с вынутой костью, добродушные, круглорожие, жёлтые от сухарной корочки, с зелёным помпоном на верхушке. Затем следовали изысканные блюда: страсбургские языки, варенные в собственной коже, багровые и лоснящиеся, кроваво-красные, рядом с бледными сосисками и свиными ножками; потом – чёрные кровяные колбасы, смирнехонько свернувшиеся кольцами, – точь-в-точь как ужи; нафаршированные потрохами и сложенные попарно колбасы, так и пышущие здоровьем; копчёные колбасы в фольге, смахивающие на спины певчих в парчовых стихарях; паштеты, ещё совсем горячие, с крохотными флажками этикеток; толстые окорока, большие куски телятины и свинины в желе, прозрачном, как растопленный сахар. И ещё там стояли широкие глиняные миски, где в озерах застывшего жира покоились куски мяса и фарша. Между тарелками, между блюдами, на подстилке из голубых бумажных стружек были разбросаны стеклянные банки с острыми соусами, с крепкими бульонами, с консервированными трюфелями, миски с гусиной печенкой, жестянки с тунцом и сардинами, отливающие муаром. В двух углах витрины стояли небрежно задвинутые туда ящики – один с творогом, а другой битком набитый съедобными улитками, начиненными маслом с протертой петрушкой. Наконец, на самом верху, с усаженной крючьями перекладины свешивались ожерелья сосисок, колбас, сарделек, – симметричные, напоминающие шнуры и кисти на роскошных драпировках; а за ними показывали свое кружево лоскутья бараньих сальников, образуя фон из белого мясистого гипюра. И на последней ступеньке этого храма брюха, среди бахромы бараньих сальников, между двумя букетами пурпурных гладиолусов, высился алтарь – квадратный аквариум, украшенный ракушками, в котором плавали взад и вперёд две красных рыбки». (Глава 1).

Люди у Золя становятся органичной частью этого грандиозного натюрморта. Хозяйка лавки Лиза Кеню «…была воплощением благополучия, устойчивого и блаженного изобилия, облик её как бы дополнял все эти утробные радости. Это была красивая женщина. Она занимала своей особой всю ширину дверного проема, однако была не чрезмерно полной, хотя и полногрудой, в расцвете своих тридцати лет. Она только что встала, но уже гладко причесалась на прямой пробор, и её напомаженные, словно лакированные волосы лежали двумя плоскими прядками на висках. Это придавало ей особенно опрятный вид. Её безмятежное тело отличалось прозрачной белизной, а кожа была тонкая и розовая, как у людей, живущих постоянно среди обилия жиров и сырого мяса. Она казалась, пожалуй, серьезной, медлительной и очень спокойной, со строгим очерком губ и чуть-чуть улыбающимися глазами. Накрахмаленный белый воротничок, стягивавший её шею, белые нарукавники до локтей, белый передник до самых кончиков туфель позволяли видеть лишь край её черного кашемирового платья, округлые плечи и плотно обтянутую, непомерно пышную грудь, которую подпирал корсет. На всей этой белизне играло яркое солнце. Но залитая светом женщина, синеволосая и розовотелая, в белоснежных нарукавниках и переднике, даже не щурилась и, сохраняя мягкое выражение глаз, с блаженным спокойствием принимала свою утреннюю солнечную ванну, радуясь половодью рынка…»

Вся смысловая сторона романа выражена в этих описаниях: вещи одухотворяются, грань между ними и людьми исчезает. Это и значит «подчинять мужчин и женщин вещам».

К примеру, Золя описывает мужа Лизы: «Он был толст, слишком толст для своих тридцати лет. Он вылезал из передника, из сорочки, из белья, в котором походил на громадного, спелёнутого младенца. Его выбритое лицо казалось вытянутым вперед и чем-то напоминало свиное рыло. Кеню день-деньской возился со свининой и руки его постоянно погружались в это мясо, жили в нём…». С одной стороны, писатель одухотворяет вещи, а с другой – овеществляет человека. Этот роман Золя во многом продолжает традиции натюрморта, но особенность его в том, что частью этого натюрморта оказываются люди.

Однако за всем этим в романе Золя скрывается определённый символический смысл: прежде всего – образы, символизирующие женское начало, рождающее всё это материальное изобилие мира. С подобной символикой связаны многие сравнения у Золя: «…абрикосы, лежавшие на мху, отливали янтарем, горячими тонами заходящего солнца, которое золотит затылок брюнеток в том месте, где кудрявятся мелкие волосики. Вишни, подобранные ягода к ягоде, были похожи на слишком узкие губы улыбающихся китаянок; монморанжи – словно толстые губы жирной женщины; английские вишни – более продолговатые и серьёзные; шпанские – заурядные, в синяках, измятые поцелуями…»

Второй роман Золя, на котором следует остановиться, – «Дамское счастье»или, если перевести французское заглавие точнее, «Для счастья дам», так он называется в оригинале. Повторю, Золя рассматривал свои произведения как своего рода социологические исследования, и в «Дамском счастье» он тоже уловил одну очень важную тенденцию в развитии позднего европейского капитализма, а именно – вытеснение мелкой торговли крупными универсальными магазинами. Маленькие лавочки старых торговцев вытесняет огромный современный магазин «Дамское счастье». Это является социологической темой романа. Однако его художественный смысл к этому социологическому пласту не сводится. Художественная тема романа иная – это описание магазина «Дамское счастье». Магазин, собственно, и есть главный его герой.

Приведу несколько примеров. В этом романе тоже существенна символика женского начала, поскольку магазин дамский. «Две аллегорические фигуры – откинувшиеся назад смеющиеся женщины с обнажённой грудью – держали развёрнутый свиток, на котором было написано: «Дамское счастье». Отсюда сплошной цепью расходились витрины: одни тянулись по улице Мишодьер; другие – по Нев-Сент-Огюстен, занимая, помимо угольного дома, ещё четыре, недавно купленных и приспособленных для торговли, – два слева и два справа. Эти уходящие вдаль витрины казались Денизе – это главная героиня романа – бесконечными». Девушка потрясена обликом этого роскошного магазина. «В этот день была устроена специальная выставка корсетов, состоящая из целой армии безголовых и безногих манекенов, выставлявших под шёлком одни торсы и плоские кукольные груди, полные болезненной похотливости. Люди разглядывали их, и останавливавшиеся женщины давили друг друга перед окнами, толпа грубела от жадного желания… Под этой страстью улицы кружева слегка дрожали, ниспадали и таинственно скрывали недра магазина. Даже штуки сукна, толстые и четырёхугольные, дышали соблазном. Пальто всё больше и больше оживало на оживающих манекенах, а большое бархатное манто, гибкое и тёплое, вздувалось как будто на человеческих плечах, на вздымавшейся груди, на трепещущих бёдрах. Весь этот перкаль и батист, разбросанные по прилавкам, брошенные и сложенные, начинают затем жить жизнью тела, сталкиваясь с благоухающими, тёплыми от аромата любви. Белое облако делало священным принявшую ночное крещение, и как только оно уносилось, розовый блеск колена, мелькнувшего на фоне белизны, сводил людей с ума. Округлённые груди манекенов раздували материю, широкие бёдра подчёркивали тонкость талии с обеих сторон. Витрины по рассчитанному плану без конца отражали и умножали манекены, населяя улицу этими прекрасными продажными женщинами, цена которых обозначена на месте их головы…». Как видите, завершает описание символ: манекен, у которого вместо головы – ценник. Так что при всей детальной достоверности и подробности, описания Золя не лишены символического смысла.