Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

И вот однажды, велев своим приближенным оставить его одного, чтобы ничто не отвлекало от мыслей о надменной и гордой возлюбленной, Настаджио побрёл куда глаза глядят. Он и не заметил, как очутился в сосновом бору. «Вдруг ему показалось, что он слышит страшный плач и резкие вопли, испускаемые женщиной; его сладкие мечты были прерваны, и, подняв голову, чтобы узнать, в чём дело, он <���…> увидел бежавшую к месту, где он стоял, через рощу, густо заросшую кустарником и тернием, восхитительную обнажённую девушку с растрёпанными волосами, исцарапанную ветвями и колючками, плакавшую и громко просившую о пощаде. Помимо этого, он увидел по сторонам её двух громадных диких псов, быстро за ней бежавших и часто и жестоко кусавших её, когда они её настигали, а за нею на вороном коне показался тёмный всадник, с лицом сильно разгневанным, со шпагой в руке, страшными и бранными словами грозивший ей смертью. Всё это в одно и то же время наполнило его душу изумлением и испугом и, наконец, состраданием к несчастной женщине, <���…> он бросился, чтобы схватить ветвь от дерева вместо палки, и пошёл навстречу собакам и всаднику. Но тот, видя это, закричал ему издали: «Не мешайся, Настаджио, дай псам и мне исполнить то, что заслужила эта негодная женщина». <���…> Я родом из того же города, что и ты, и ты был ещё маленьким мальчиком, когда я, которого тогда звали Гвидо дельи Анастаджи, был гораздо сильнее влюблён в ту женщину, чем ты в Траверсари, и от её надменности и жестокости до того дошло моё горе, что однажды этой самой шпагой, которую ты видишь в моей руке, я, отчаявшись, убил себя.... Немного прошло времени, как эта женщина, безмерно радовавшаяся моей смерти, скончалась и за грех своего жестокосердия и за радость, какую она ощутила от моих страданий, не раскаявшись в том, ибо считала, что не только тем не погрешила, но и поступила как следует, осуждена была на адские муки. И как только она была ввержена туда, так мне и ей положили наказание: ей бежать от меня, а мне, когда-то столь её любившему, преследовать её, как смертельного врага, а не как любимую женщину…». (136)

Этот мотив тоже заимствован из средневекового рассказа. Но там была совершенно другая мотивировка: герой и его дама, жена некоего рыцаря, «с общего согласия впали в грех», который довёл даму до убийства мужа, «чтобы свободнее было творить худое». Так «прибывали они в грехе до смертного недуга». Господь заменил им ад чистилищем, и таким образом они совершали своё посмертное очищение. У Боккаччо же всё иначе. Дама узнала о том, что может случиться, если она и дальше станет пренебрегать чувствами Настаджио. В тот же вечер, «сменив свою ненависть на любовь», она объявила родителям, что хочет выйти замуж за Настаджио. «В следующее же воскресенье Настаджио… повенчался с ней, и долго жил с ней счастливо». Итак, видение оказалось более чем действенным, поскольку «не одно только это благо породил тот страх, но все другие жестокосердые равеннские дамы так напугались, что с тех пор стали снисходить к желаниям мужчин гораздо более прежнего». (137)

Ещё одна история (десятая новелла седьмого дня). Двое друзей, влюблённых в одну и ту же женщину, куму одного из героев, договорились: если один из них покинет этот мир раньше, то обязательно найдёт способ сообщить оставшемуся, как живётся на том свете. «Ходя, как то все делают, по церквам и проповедям, они часто слышали о славе или горе, уготованном <���…>, смотря по заслугам, душам умерших». (138)

И вот один из друзей скончался, а на третий день действительно явился живому. Тот начал подробно расспрашивать, какое наказание влечёт за собой каждый содеянный при жизни грех, и обретается ли почивший «в числе осуждённых душ в неугасаемом адском огне?»… А умерший ему на это отвечает: «Брат мой, когда я прибыл туда, <���…> весь дрожал от страха. Когда увидел это кто-то, бывший со мной рядом, сказал мне: „Что ты учинил большего против других, здесь обретающихся, что дрожишь, стоя в огне?“ – „О друг мой, – сказал я, – я страшно боюсь осуждения, которого ожидаю за великий, когда-то совершённый мною грех“. Тогда тот спросил меня, что это за грех; на это я отвечал: „Грех был такой, что я спал с одной своей кумой, и спал так, что уходил себя“. Тогда тот, глумясь надо мною, сказал: „Пошёл, глупец, не бойся, ибо здесь кумы в расчёт не берутся“. (139)

И с тех пор, узнав, что при посмертном суде «кумы в расчёт не берутся», герой «совсем успокоился» и уже не тратил времени даром, понял, что может наслаждаться жизнью, не страшась, что кто-то на небесах его за это потом покарает. Таков первый план «Декамерона».

Исключительно важная черта новелл Боккаччо – неожиданность финала. Отчасти это заложено в самом жанре новеллы, но особенно характерно для новелл Боккаччо. Происходящее в финале всегда внезапно, неожиданно, каждый раз это некоторое «вдруг». Иногда это связано с самим сюжетом, но порой выражает и нечто более глубинное, что, может быть, составляет самую сущность произведения Боккаччо. Приведу некоторые примеры, сначала – более простые, а затем подробнее остановимся на сложных.

Седьмая новелла седьмого дня. Главный герой этой новеллы – Лодовико, сын флорентийского купца. Для того чтобы Лодовико «пошёл в именитый род <���…>, а не по торговле, отец не захотел поместить его в лавку, а отдал на службу вместе с другими дворянами к французскому королю, где он научился многим добрым нравам и другому хорошему». (140)

Но однажды в беседе герой услышал о красоте некой дамы из Болоньи. «Лодовико, ещё ни в кого дотоле не влюблявшийся, возгорелся таким желанием увидеть её, что ни на чём другом не мог остановить своей мысли». (141)

Он решил во что бы то ни стало поехать в Болонью, чтобы увидеть её своими глазами. Эта тема «любви издалека» связана в новелле Боккаччо с традицией куртуазной литературы, да и само имя – Беатриче – автором выбрано тоже, конечно, не случайно.

Итак, назвавшись Аникино, герой новеллы «прибыл в Болонью и, как то устроила судьба, на другой же день увидел ту даму на одном празднестве, и она показалась ему гораздо более красивой, чем он предполагал, вследствие чего, пламенно влюбившись в неё, он решил не покидать Болоньи, пока не добьётся её любви». (142) Размышляя, какой путь для этого избрать, Аникино рассчитал, что если ему удастся сделаться слугой её мужа Эгано, то, может быть, «удастся добиться и того, чего он желал».

Долгое время Аникино верно служил Эгано и никак не проявлял своих чувств к Беатриче – та даже не подозревала, что юноша в неё влюблен. Но однажды он всё-таки решил признаться своей госпоже, что, в общем-то, не ради службы приехал в Болонью. Аникино не знал, как Беатриче воспримет его слова. А Беатриче тут же назначила ему свидание.