Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Теперь притча, которую рассказывает Мельхиседек. Он был человеком мудрым и догадался, что Саладин ищет способ поймать его на слове, поэтому решил рассказать султану такую притчу: «…жил когда-то именитый и богатый человек, у которого в казне, в числе других дорогих вещей, был чудеснейший драгоценный перстень. Желая почтить его за его качества и красоту и навсегда оставить его в своём потомстве, он решил, чтобы тот из его сыновей, у которого обрёлся бы перстень, как переданный ему им самим, почитался его наследником и всеми другими был почитаем и признаваем за наибольшего. <���…> В короткое время этот перстень перешёл из рук в руки ко многим наследникам и, наконец, попал в руки человека, у которого было трое прекрасных, доблестных сыновей, всецело послушных своему отцу, почему он и любил их всех трёх одинаково. Юноши знали обычай, связанный с перстнем, и каждый из них, желая быть предпочтённым другим, упрашивал, как умел лучше, отца, уже престарелого, чтобы он, умирая, оставил ему перстень.

Почтенный человек, одинаково их всех любивший и сам недоумевавший, которого ему выбрать, кому бы завещать кольцо, обещанное каждому из них, замыслил удовлетворить всех троих: тайно велел одному хорошему мастеру изготовить два других перстня, столь похожих на первый, что сам он, заказавший их, едва мог признать, какой из них настоящий. Умирая, он всем сыновьям тайно дал по перстню. По смерти отца каждый из них заявил притязание на наследство и почёт, и когда один отрицал на то право другого, каждый предъявил свой перстень во свидетельство того, что он поступает право. Когда все перстни оказались столь схожими один с другим, что нельзя было признать, какой из них подлинный, вопрос о том, кто из них настоящий наследник отцу, остался открытым, открыт и теперь…» (149)

Эта притча очень близка к той, что приведена в новеллино, но всё-таки есть и отличие. Там отец твердо знал, какой перстень – подлинный, а здесь он и сам их плохо различает. То же, как заключил свой рассказ Мельхиседек, можно сказать и о «трёх законах, которые бог-отец дал трём народам <���…>: каждый народ полагает, что он владеет наследством и истинным законом, веления которого он держит и исполняет; но который из них им владеет – это такой же вопрос, как и о трёх перстнях». (150)

Но, самое важное, – финал этой новеллы. «Саладин понял, что еврей отлично сумел вывернуться из петли, которую он расставил у его ног, и потому решился открыть ему свои нужды и посмотреть, не захочет ли он услужить ему. Так он и поступил, объяснив ему, что он держал против него на уме, если бы он не ответил ему столь умно, как то сделал. Еврей с готовностью услужил Саладину такой суммой, какая требовалась, а Саладин впоследствии возвратил её сполна, да кроме того дал ему великие дары и всегда держал с ним дружбу…» (151)

Герои новеллино были и остались врагами, а у Боккаччо враги стали друзьями. Саладин считал, что Мельхиседек ни за что не захочет ему помочь, а тот помог, ведь Саладин обратился к его свободной воле. Финал новеллы звучит неожиданно, в новеллино подобная развязка была бы невозможна.

Теперь ещё один важный момент, который хотелось бы подчеркнуть. В новеллино весь этот рассказ – только повод для изложения притчи о трёх перстнях. Он как бы не связан строго с притчей, а здесь они – неразрывны, ибо взаимопонимание, которое возникает между Мельхиседеком и Саладином, – это прообраз тех отношений, которые могли бы сложиться между приверженцами разных религий. Они могли бы сблизиться, сохраняя при этом каждый свою веру, а вовсе не враждовать. Кстати, это не лишено актуальности и по сей день…

Вообще, как правило, человек у Боккаччо никогда не бывает равен самому себе. Любовь изображается им как некое стихийное, исключительно чувственное выражение человеческой натуры. Но любовь способна изменить, духовно преобразить человека. В этом отношении очень показательна первая новелла пятого дня. Настоящее имя главного героя новеллы было Галезо, но поскольку «…ни усилиями учителя, ни ласками и побоями отца, ни чьей-либо другой какой сноровкой невозможно было вбить ему в голову ни азбуки, ни нравов и он отличался грубым и неблагозвучным голосом и манерами, более приличными скоту, чем человеку, то все звали его как бы на смех Чимоне, что на их языке значило то же, что у нас скотина. Его пропащая жизнь была великой докукой отцу, и когда всякая надежда на него исчезла, чтоб не иметь постоянно перед собой причины своего горя, он приказал ему убраться в деревню и жить там с его рабочими. Чимоне это было очень приятно, потому что нравы и обычаи грубых людей были ему более по душе, чем городские». (152)

И вот однажды Чимоне брёл из одного хутора в другой и вдруг заметил спавшую на поляне красавицу. Глядя на неё с величайшим восхищением, Чимоне «почувствовал, что в его грубой душе, куда не входило до тех пор, несмотря на тысячи наставлений, никакое впечатление облагороженных ощущений, просыпается мысль, подсказывающая его грубому и материальному уму, что то – прекраснейшее создание, которое когда-либо видел смертный». (153)

Сражённый видением красоты, Чимоне впервые в жизни ощутил, что влюблён и должен во что бы то ни стало добиться взаимности. В очень короткое время мужлан, на удивление всем, кто его знал, стал другим. «Во-первых, он попросил отца дать ему такие же платья и убранство, в каких ходили и его братья, что тот сделал с удовольствием. Затем, вращаясь среди достойных юношей и услышав о нравах, которые подобает иметь людям благородным и особливо влюблённым, к величайшему изумлению всех в короткое время не только обучился грамоте, <���…> не только изменил свой грубый деревенский голос в изящный и приличный горожанину, но и стал знатоком пения и музыки, опытнейшим и отважным в верховой езде и в военном деле, как в морском, так и сухопутном <���…> сделался самым приятным юношей, обладавшим лучшими нравами и более выдающимися достоинствами, чем кто-либо другой…» (154)

Это «вдруг», это неожиданное преображение героя связано у Боккаччо с самим представлением о человеке, с оценкой его возможностей. В человеке нет ничего окончательного, предрешённого раз и навсегда… В героях Боккаччо всегда таятся некие скрытые возможности. Это, вообще, центральная идея Ренессанса – вера в то, что в каждом заложен поистине безграничный внутренний потенциал…

Что такое «Декамерон» как целое? Ведь это не просто сборник отдельных новелл, а единая книга. Крупнейший современный исследователь творчества Боккаччо, Витторе Бранка, автор уже ставшей классической монографии «Боккаччо средневековый» (155), высказывает немало ценных наблюдений. Однако с его концепцией трудно согласиться. На чём основана эта концепция? Бранка считает, что «Декамерон» Боккаччо есть некоторый аналог «Божественной комедии» Данте. С этой точки зрения он рассматривает первую новеллу первого дня и сотую, то есть десятую новеллу десятого дня. Первая новелла, по его убеждению, соответствует Аду, сотая – Раю, и, собственно, весь «Декамерон» – это поступательное движение от низшего к высшему, от зла к добру, так он рассматривает книгу Бокаччо. Но для того чтобы согласиться или отвергнуть идею Витторе Бранка, рассмотрим обе новеллы.