Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Вообще, трагедия требует некоторой отстранённости, либо пространственной, либо временной. Шекспир переносит действие в далёкое прошлое, он никогда бы не стал изображать современность, в трагедии это невозможно. И для Кальдерона Польша – это тоже какой-то очень далёкий мир. Если учесть возможности транспортного сообщения в те времена, Польша – своего рода край света. Кроме того, Кальдерон был видным религиозным и церковным деятелем, и для него Польша – это граница католической Европы.

Итак, первая хорнада. Некогда у польского короля Басилио должен был родиться сын, наследник престола. Вычислив положение звёзд на небе, он узнал, что мальчику, подобно Эдипу, уготована страшная судьба: он принесёт смерть матери, сокрушит власть отца, а сам окажется очень жестоким и несправедливым правителем – всю жизнь будет сеять вокруг себя раздоры и разрушения. Первая часть предсказания сбылась: когда Сехизмундо родился, мать умерла, само его появление на свет стоило ей жизни. Поэтому Басилио поверил, что и остальное может исполниться.

Но Польша – христианская страна, поэтому король не лишает сына жизни. Решив не ставить под угрозу трон, отечество и собственную безопасность, он заточает Сехизмундо в башню, расположенную в безлюдной горной местности. Королевский сын вырос втайне (все вокруг считают, что Сехизмундо умер в младенчестве) под бдительной охраной и наблюдением Клотальдо…

В первой хорнаде мы застаём уже взрослого Сехизмундо. Он в заточении, но в нём живёт страстная жажда свободы. Вот первый монолог, который произносит герой, одетый в звериную шкуру:

О горе, горе мне! О я, несчастный!

Разрешите мои сомненья,

Небеса, и дайте ответ:

Тем, что родился на свет,

Я разве свершил преступленье?

Но всё же, по размышленьи,

Я мог и сам убедиться,

Что грозная ваша десница

Меня покарать должна:

Ведь худшая в мире вина –

Это на свет родиться.

Всё же я знать хочу,

Чтоб не терзаться вечно

(Хоть я признаю, конечно,

Что за рожденье плачу),

За что я свой век влачу,

В вечную тьму погружён?

Я разве один рождён?

Ведь родились и другие…

В чём их права такие,

Каких я был лишён?

Родится птица, и, богатой,

Своей красотой блистая,

Она – лишь ветка живая

Или цветок пернатый,

Когда свой полёт крылатый

Мчит в высоту она

Тепла гнезда лишена,

Одной быстротой согрета…

Зачем же мне, в ком больше света,

Свобода меньшая дана?

Родится зверь, и на него

Надета цветная шкура,

Он – лишь звезды фигура

(Кисти лихой мастерство);

Люто его естество,

Когда защита нужна;

С людьми глухая война

Требует много искусства…

Зачем же мне, в ком больше чувства,

Свобода меньшая дана?

<���…>

Дойдя до такой тоски,

Словно вулкан загораюсь,

И сердце вырвать стараюсь

И разорвать на куски.

Зачем так цепи тяжки?

За что такая потеря,

Что, бед глубину измеряя,

Люди того лишены,

Что создал бог для волны,

Для рыбы, для птицы, для зверя? (285)

(Действие первое.Явление третье)

Этот первый монолог и первая хорнада относятся ещё как бы к Средневековью. Это мир накануне Ренессанса. Герой истово рвётся из оков и считает, что любое другое живое существо, у которого меньше разума, чувств, чем у него, – куда более свободно. Любой зверь, птица, рыба… А он, человек, лишён всего того, что дано каждому родившемуся на свет. Почему такая несправедливость? Он проклинает свою судьбу. За всю свою жизнь он видел лишь старика-тюремщика. И вдруг, он впервые встречает женщину – Росауру. Правда, она предстаёт перед ним в необычном обличье: в мужском платье, переодевшись в которое и прибыла в королевство, а затем, заблудившись в ночи, случайно забрела в башню, скрывающую Сехизмундо. Никогда прежде ему не приходилось видеть женщин. Он покорён женской красотой: «…бог, сотворив мужчину, // Сотворил земли половину, // Но, женщину создавая, // Создал он половину рая».

Король Басилио уже стар и должен думать о наследнике престола. Вообще, он собирался свою племянницу Эстрелью выдать замуж за герцога Московии Астольфо и передать им королевство, но всё-таки его мучают сомненья. Может не надо было верить предсказаниям и следует объявить подданным, что Сехизмундо жив и готов принять власть.

Так вот легко поверить

В предначертанья неба:

Хотя бы свирепость нрава

Толкала сына к пороку,

Мог бы его избежать он,

Ибо самые злые силы,

Самые дикие страсти,

Самые жгучие звезды

Лишь влияют на душу и разум,

Но их изменить не могут.

И, предавшись этим раздумьям,

Рассудивши эти причины,

Я пришёл к такому решенью,

Что вас в изумленье повергнет. (286)

( Действие первое. Явление второе)

А решение вот какое: опоив сонным зельем, переместить узника во дворец, а когда Сехизмундо проснётся, объявить ему, что он – царский сын. Король хочет посмотреть, как Сехизмундо будет себя вести. Выдержит испытание, проявит добрые намерения – станет новым правителем, а если нет, как это и было предсказано, тогда его снова заточат в башню и скажут, что всё, что с ним произошло, было сном.

Второе действие. Сехизмундо на свободе. Он просыпается во дворце. Это уже как бы Ренессанс. Герой обрел ту свободу, к которой стремился, теперь он – принц. Но ведёт себя Сехизмундо, руководствуясь принципом:

И быть не может по праву

То, что мне не по нраву. (287)

Росаура, которую он видел лишь переодетой мужчиной, теперь является в женском одеянии. Тем не менее, он ее узнает – она по-прежнему кажется ему прекрасной, и он тут же пытается ею овладеть. Слугу, который посмел перечить, он сбрасывает с балкона в море. А когда к нему подходит Басилио и спрашивает, как он смел так поступить, отвечает:

Подумай, что ты мне даришь?

Душитель моей свободы,

Затем, что ты слаб и стар,

Умирая, даёшь мне в дар

У меня отнятые годы?

Ты мой король и отец,

Однако по праву рода

Дала мне сама природа

Богатство твоё и венец.

Хоть буду я презрен всеми,

Не жди от меня привета,

Потребую я ответа

За моё погибшее время,

За каждый свободный миг.

И будь благодарен, что долго

С тебя не взымал я долга,

Потому что ты – мой должник! (288)

(Действие второе. Явление восьмое).

Осознав себя властителем, Сехизмундо творит бесчинства, словно вырвавшийся из клетки зверь. Он, кстати, жаждет убить Клотальдо, который был его тюремщиком. Единственное, чего он не может понять: почему Клотальдо, который всегда относился к нему с пренебрежением, теперь так подобострастен, ведь ничего не изменилось. Всем ясно, что Сехизмундо необходимо как можно скорее возвращать на место. И его, спящего, переносят обратно в башню. «Проснёшься ты, где просыпался прежде», – такова воля короля.