Сергей Сивоконь - Веселые ваши друзья

Тут он наступил на стекло, которое лежало на полу. Стекло так и затрещало.

— Это какой же дурак положил стекло на пол? — закричал Шишкин.

— Кто же его положил? Ты же и положил, — говорю я.

— А разве не ты?

— Нет, — говорю, — я к нему не прикасался. Не нужно тебе было его на пол класть, потому что на полу оно не видно и на него легко наступить.

— Чего же ты мне этого не сказал сразу?

— Я и не сообразил тогда.

— Вот из-за твоей несообразительности мне теперь от матери нагоняй будет! Что теперь делать? Стекло разбилось на пять кусков. Лучше мы его склеим и вставим обратно в коридор, а сюда вставим то, что было, — все-таки меньше кусков получится.

Мы начали вставлять стекло из кусков в коридоре, но куски не держались. Мы пробовали их склеивать, но было холодно, и клей не застывал. Тогда мы бросили это и стали вставлять стекло в комнате из двух кусков, но Шишкин уронил один кусок на пол, и он разбился вдребезги. Как раз в это время вернулась с работы мать».

Комизм этой сцены «чаплинского» типа. Но если герой Чаплина попадает в смешные положения в основном случайно, из-за нелепых совпадений, то у Носова в действиях мальчиков нет почти ничего случайного. Их подстегивает и возраст, и характеры, не позволяющие им вовремя остановиться. Кстати, хотя всю эту цепочку промахов допускает Костя, его более спокойный и рассудительный друг не делает ни малейшей попытки остановить неудачника, предостеречь от дальнейших ошибок. А все потому, что Витя тоже захвачен этим нелепым азартом, стремлением «довести дело до конца».

Мастерство комического диалога в носовских книжках давно отмечается исследователями. На примере только что рассмотренной сцены мы сами убедились в этом.

Важнейшая примета носовских диалогов — типичные, время от времени повторяющиеся ситуации, которые, видимо, особенно полюбились писателю.

Отметим прежде всего «тупиковые» диалоги, где обмен репликами не движет разговор вперед, а, точно пружина, возвращает его в исходное положение.

Те же Костя и Витя получили перед праздником по двойке в четверти. Костя не хочет двойку показывать маме.

«— Зачем я буду огорчать маму напрасно? Я люблю маму.

— Если бы ты любил, то учился бы получше, — сказал я.

— А ты-то учишься, что ли? — ответил Шишкин.

— Я — нет, но я буду учиться.

— Ну и я буду учиться».

Это напоминает известное присловье: «На колу была мочала — начинай сначала».

Через несколько дней разговор повторяется, хотя уже по иной причине: объясняя свою лень, Костя ссылается на то, что тетя Зина, обещавшая за него «взяться», все никак не берется: «Я, может быть, жду, когда тетя Зина за меня возьмется, и сам ничего не делаю. Такой у меня характер!

— Это ты просто вину с себя на другого перекладываешь, — сказал я. — Переменил бы характер.

— Вот ты бы и переменил. Будто ты лучше моего учишься!

— Я буду лучше учиться, — говорю я.

— Ну и я буду лучше, — ответил Шишкин».

Второй разговор смешнее, потому что, помимо нелепой попытки Шишкина оправдаться по известному принципу «сам дурак», тут вступает в силу эффект повторения .

Почему одна и та же ситуация, фраза, а то и просто одно-единственное слово, повторяясь, заставляют нас смеяться?

Юмористы умеют создать такие повторения, которые смешат вроде бы даже сами по себе: никакой психологической подкладки под них, казалось бы, не подведешь.

И самое поразительное: поначалу ситуация или фраза может и не смешить. А потом, при третьем или четвертом повторении, почему-то становится смешной. Но и до бесконечности смешить не может: на каком-то круге начинает «приедаться» и даже раздражает.

Вспомним сцену из «Вити Малеева». Костя Шишкин впервые самостоятельно сел за уроки. Витя его опекает. В это время входит кто-то из ребят.

— А, занимаетесь! — говорит.

Фраза естественная, ничего смешного в ней нет.

Но вот появляется новый товарищ и говорит то же самое:

— А, занимаетесь!

Тем, кто слышит эту фразу вторично, она уже кажется если и не смешной, то веселой. А тут приходят новые гости, и вновь и вновь звучит все та же фраза:

— А, занимаетесь!

На четвертом разе все присутствующие буквально катаются со смеху. Хотя последний из вошедших (он-то слышит эту фразу впервые!) только оглядывается недоуменно: разве я сказал что-то смешное?..

Но что же все-таки заставляет нас смеяться над повторяющейся фразой, ситуацией, словом?

Вопрос это сложный. Даже такой мастер смеха, как Марк Твен, не в силах был объяснить, почему над упорно повторяемой им несмешной фразой слушатели сперва немного смеялись, потом принимали ее с гробовым молчанием, а на каком-то седьмом или восьмом круге начали дружно и бурно хохотать…

Впрочем, данный-то случай объяснить проще: секрет тут в психологии слушателей. Они знали, что имеют дело со знаменитым юмористом, и были уверены, что все, что он будет им говорить, окажется смешным. На первых порах они смеялись «авансом», не очень задумываясь, смешно ли сказанное.

И вдруг опомнились: не смешно! Их гробовое молчание — это недоумение. Почему писатель, прекрасно понимающий толк в юморе, упорно повторяет несмешную фразу?..

Наконец они поняли: писатель их просто дурачит! Водит за нос! Сам смеется над ними! И от сознания этого (ох и ловко же он нас провел!) возникает тот гомерический хохот, который можно назвать смехом обманутого ожидания.

Вообще же смех над теми, кто в одной и той же ситуации произносит одну и ту же фразу, — это смех над шаблоном, стереотипностью мышления, которое противно самой человеческой природе.

Если говорить о повести Носова, там тоже и собравшиеся, и мы, читатели, все время ждем, что хоть кто-то из вошедших скажет свое, нестандартное словечко. Но увы! Вместо этого звучит естественная, но такая надоевшая фраза:

— А, занимаетесь!

Ну как тут не рассмеяться?..

Сила этого смеха, который мы условимся называть юмором повторения, возрастает, если смешной была уже исходная ситуация или фраза. И я представляю, как смеются сотрудники отдела сатиры и юмора «Литературной газеты», читая в который уж раз одну и ту же «остроумную» подпись к очередной работе «Фотоателье»: «Отдых Евгения Сазонова», «Подарок Евгению Сазонову», «Хобби Евгения Сазонова»…

Посмеяться тут действительно есть над чем.

Часто встречаются у Носова — тоже, как правило, в диалогах — своего рода мыслительные завихрения, когда мысль ребенка, не умеющего владеть своей речью, да к тому же взволнованного, вертится на одном месте, будто волчок: