Владимир Бахтин - От былины до считалки

Вот вариант свадебной песни, с которой мы только что познакомились. Здесь от второй части, где речь должна идти о девушке, осталась лишь одна строка (самая последняя), но все равно— «человеческий» смысл песни, горестные чувства невесты понятны, вызывают ответные чувства в том, кто поет, кто вслушивается в эту песню.

Что с-за лесу, лесу темного,

Эй, из-за садика зеленого,

Эй, улетали там два стадийка:

Эй, одно стадо — гуси серые,

Эй, другое — лебеди белые.

Эй, отлучилася лебедушка,

Эй, прилучилась к серым гусям.

Эй, почали ее щипати-рвать,

Эй, по-гусиному скрикнула:

— Эй, не щиплите гуси серые,

Не щиплите, гуси серые,

Эй, не сама я к вам заехала,

Не сама я к вам заехала,

Эй, занесли меня буйные ветры,

Эй, буйные ветры все холодные,

Эй, добры кони все вороные.

Начали ее щипати-рвать.

Когда писатель хочет создать произведение, близкое по стилю к фольклору, похожее на фольклор, он обязательно применит приемы, о которых мы говорили сейчас.

Вспомним, как начинается первая часть знаменитой «Песни про купца Калашникова» М. Ю. Лермонтова:

Не сияет на небе солнце красное,

Не любуются им тучки синие:

То за трапезой сидит во златом венце,

Сидит грозный царь Иван Васильевич.

Позади его стоят стольники,

Супротив его всё бояре да князья,

По бокам его всё опричники;

И пирует царь во славу божию,

В удовольствие свое и веселие.

Улыбаясь царь повелел тогда

Вина сладкого заморского

Нацедить в свой золоченый ковш

И поднесть его опричникам.

И все пили, царя славили.

Лишь один из них, из опричников,

Удалой боец,' буйный молодец,

В золотом ковше не мочил усов;

Опустил он в землю очи темные,

Опустил головушку на широку грудь —

А в груди его была дума крепкая…

В первых же строчках поэт использовал прием психологического параллелизма (здесь — отрицательное сопоставление). В конце отрывка находим только что упомянутый прием выделения героя («Лишь один из них…»). Лермонтов широко употреблял постоянные эпитеты, свойственные русскому фольклору («солнце красное», «золотой венец», «вино сладкое заморское», «дума крепкая»). Он и сам старается создать эпитеты по типу фольклорных, как бы фольклорные («удалой боец», «буйный молодец», «очи темные», «широка грудь»). Ну а вся сцена разве не напоминает начало былины: пир, князь щедро угощает богатырей, все на пиру веселятся, и только один невесел…

Писателю важно вызвать в читателе особое настроение, состояние — он не старается быть точным, как ученый, и потому обычно не различает приемы песенные, былинные или свойственные только сказке. Ему важно, чтобы читатель почувствовал себя в стихии национальной поэзии.

Фольклор существует многие столетия. Люди приобщаются к нему буквально с первого дня жизни, с колыбельных песен, с потешек, баек. Поэтому фольклорный стиль, особые фольклорные слова, особые, присущие только фольклору конструкции фраз воспринимаются не просто как приметы своеобразного народно-поэтического стиля, а как что-то самое родное, дорогое, как родина, родная земля, родная речь. Это достояние каждого человека и каждого народа в целом. Чувствуете, что стоит за этим: поле чистое… Степь широкая… Мать-сыра земля…

«У лукоморья дуб зеленый…» Как бы кто ни учился в школе, он все равно

знает, чьи это стихи, наизусть знает:

…Златая цепь на дубе том.

Идет направо — песнь заводит,

И днем и ночью кот ученый

Налево — сказку говорит…

Все ходит по цепи кругом.

Но, вероятно, не всем известно, что этот знаменитый пролог к поэме «Руслан и Людмила» Пушкин создал на основе присказки. Среди его собственноручных записей народных песен и сказок, сделанных в Михайловском и Болдине, имеется и такая:

«У моря лукоморья стоит дуб, а на том дубу золотые цепи, и по тем

цепям ходит кот: вверх идет — сказки сказывает, вниз идет — песни поет».

А вот еще одна пушкинская запись. Она относится к концу 1824 года:

«Некоторый царь задумал жениться, но не нашел по своему нраву никого. Подслушал он однажды разговор трех сестер. Старшая хвасталась, что государство одним зерном накормит, вторая, что одним куском сукна оденет, третья, что с первого года родит 33 сына… После трех месяцев царица благополучно разрешилась 33 мальчиками, а 34-й уродился чудом — ножки по колено серебряные, ручки по локотки золотые, во лбу звезда, в заволоке месяц…

Через семь лет, в 1831 году, поэт написал «Сказку о царе Салтане». И начинается она так:

Три девицы под окном

Пряли поздно вечерком.

«Кабы я была царица, –

Говорит одна девица, –

То на весь крещеный мир

Приготовила б я пир».

— «Кабы я была царица, –

Говорит ее сестрица, –

То на весь бы мир одна

Наткала я полотна».

— «Кабы я была царица, –

Третья молвила сестрица, –

Я б для батюшки-царя

Родила богатыря».

Поэтический образ тридцати трех братьев-богатырей тоже использован Пушкиным. Помните: море «…Закипит, подымет вой, хлынет на берег пустой, расплеснется в скором беге — и останутся на бреге»:

Тридцать три богатыря,

В чешуе златой горя,

, Все красавцы молодые

Великаны удалые…

А приметы тридцать четвертого, чудесного сына поэт перенес на царевну Лебедь. Это у нее месяц под косой блесит, а во лбу звезда горит.

Пушкин был одним из первых собирателей русского фольклора. Именно он сделал шаг от любительства к науке, к научному собиранию.

Он записывал сказки, он записал 61 песню, он очень интересовался пословицами и поговорками.

В чем состоит научность пушкинского подхода к народному творчеству?

Прежде всего, в точности записи. Многие песни, впервые записанные им, встречали и позднейшие собиратели.

У Пушкина:

Трубчистая коса За нею гонялася,

Вдоль по улице шла, За нею гонялася,

Жемчужная пчелочка За косу хваталася…

Спустя 100 лет С. А. Бугославский записал около села Михайловского (черты псковского диалекта я не отмечаю):

Трубчистая коса Жемчужная пчелушка