Владимир Бахтин - От былины до считалки

Так вот, в Карелии тоже есть такие рассказы — о нерасторопных киндасов- цах, жителях деревни Киндасово. Карелы издавна живут вместе с русскими, дружат с ними. Некоторые анекдоты о киндасовцах и пошехонцах почти дословно совпадают, и кто от кого позаимствовал их — для нас сейчас не столь важно.

Киндасовцы встречают в лесу охотника с ружьем и спрашивают его:

— Чего это ты ходишь здесь?

— Вот, — говорит, — пришел на охоту.

— А что это у тебя за штука такая на плече?

— Это ружье. Из него я стреляю птиц и зверей.

— Продай ты, братец, — говорят, — нам это ружье.

— Ладно, — говорит, — продам.

— А много ли возьмешь за него?

— Три рубля.

— Дадим, братец, по три рубля!

Они все дают ему по три рубля. Увидели пороховницы.

— А это что за штука? — спрашивают.

— Это пороховницы.

— Пороховницы? Много ли надо заплатить?

— Рубль.

Дают все по рублю. Купили. Что делать дальше, не знают.

— Как же его теперь, — ‘ говорят, — заправляют и как из него стреляют?

— Заправляют его так: эту мерку насыпьте пороху, другую мерку дроби. А потом нажмите на курок и стреляйте.

Они все по мерке ссыпали пороху, по второй мерке дроби — ствол набили. Последняя, седьмая мерка уже не вошла, ствол переполнен.

— Теперь, — говорят, — надо выстрелить?

Все встали вокруг ружья, кто поставил руку на курок, кто за ствол ухватился. А одному места не хватило, рука не поместилась.

— А я спереди в дырочку погляжу, — говорит, — как будет вылетать!

Как нажали на курок — ружье вдребезги, всех разбросало в разные стороны, оглушило… Больше они ружье не заводили.

В 1971 году в городе Лодейное Поле (который, кстати сказать, стоит на границе с Карельской АССР) я записал от 60-летнего рабочего Петра Константиновича Тимофеева такой рассказ.

Идет однажды охотник из лесу, несет зайца. Навстречу ему — пошехонцы, десять человек. И спрашивают у него:

— Что это у тебя на плече? — показывают на ружье.

Он им отвечает:

— Это у меня ружье. Вот видите: я зайца убил из него.

Они ему и говорят:

— Продай ты нам его!

Охотник говорит:

— Ну что же, купите. У меня дома есть другое. Цена десять рублей.

Ну, они по рублю собрали, десять человек, уплатили и спрашивают:

— Покажи нам, как же его заряжать и стрелять.

А раньше ружья были шомполки. Вот охотник говорит:

— Вот у меня мерка. Одну мерочку пороху насыпьте и из бумаги туда пыж кладите. А вторую мерку кладите и тоже из бумаги пыж кладите.

Показал ни, поднял курок.

— Сюда кладите пистон, нажмите на спусковой крючок пальцем, н у вас получится выстрел.

Охотник сделал выстрел при них, спрашивает:

— Поняли?

Они ему говорят:

— Поняли!

Попрощались и разошлись. Пошехонцы, немного отойдя, сели курить и говорят:

— Давайте зарядимте, попробуем выстрелить сами.

Вот один берет высыпает мерку, как охотник говорил, пороху, берет бумаги пыж класть. Второй говорит:

— Погоди! Не клади бумаги! Я мерку пороху положу, я тоже рубль платил!

Ну и так третий и четвертый. Вернее всего, десять человек по мерке высыпали пороху. Дело дошло сыпать дробь. То же самое так же один, другой, третий, каждый говорит:

— Я рубль платил, я всыплю!

В общем, полный ствол они забили.

— Ну, давайте стрелять!

Один берется, как охотник показывал, за ложе, четыре человека с одной стороны, а четыре с другой.

— Наше ружье — держаться будем!

Вернее всего, девять человек схватились, а десятому места нет. Десятый говорит:

— Ну, раз мне нет места, я буду в ствол глядеть, как полетят.

Когда нажал на спусковой крючок который держался на ложе, получился огромный взрыв. С ружья с этого осталось только щепочка в ложе, всё его разорвало. Кому руку вырвало, который глядел, куда полетит, — череп повредил. Вернее всего, покалечило всех, и охотники кончились.

Теперь сравним оба текста. В карельском варианте есть очень остроумное место: ружье стоит 3 рубля, но каждый глупец платит за него отдельно, свои 3 рубля. Так же рассчитываются они и за пороховницу.

А у Тимофеева этот эпизод отсутствует: то ли он забыл, то ли и слышал так. Зато у него подробнее изложена смешная сценка, когда каждый пошехонец хочет за свои деньги положить свою мерку пороху и свою порцию дроби. В карельском анекдоте просто сказано: «…все по мерке ссыпали пороху, по второй мерке дроби»…

Если мы предположим, что в первоначальном или, точнее, в полном виде этот рассказ имел все встречающиеся в обоих текстах эпизоды, в этом не будет ничего не вероятного. Возможно, где-то именно такой, полный, текст и записали или еще запишут, а возможно, его рассказывали или рассказывают сегодня, да просто не напали на него фольклористы.

Увлекшись такими сопоставлениями, некоторые дореволюционные ученые чуть ли не каждое произведение стали считать частью, обломком существовавшего в древности произведения. На основании нескольких записей они реконструировали, воссоздавали былину, песню, сказку, легенду в первоначальном виде.

Было добыто много интересных и важных научных фактов. Но они едва не потонули в массе неверных выводов и преувеличений. Вообще получилось, что в ходе устной передачи фольклорные тексты только разрушаются, только ухудшаются.

И в наши дни ученые нередко прибегают к этому методу. Бывает, что какая-нибудь старинная песня дошла до нас в плохой, неисправной записи.

Другие записи могут прояснить содержание и смысл интересующего нас произведения.

Записал я как-то старинную солдатскую песню. Идут солдаты в строю, а навстречу им девушка. Они зовут ее с собой: мол, у нас хорошая жизнь. А один солдат говорит:

— Не гляди-ка, девушка, на балы,

На солдатские на обманы!

Что такое «балы»? Спросил у исполнительницы.

— Не знаю, — отвечает. — Так у нас поют. И мать мне так пела. Я ничего не спутала.

В сборнике фольклора Вологодской области напечатан вариант этой песни, и там искажения нет.

— Не сдавайся-ка, девушка, на баснн,

На солдатские на обманы…

Так один текст помог разобраться в другом.

Вернемся к той свадебной песне, которую записала Надя Кривушёнкова из Спировской школы. Оказывается, песня эта была очень широко распространена. Ее пели и на Урале, и в Вологодской губернии, и в Петербургской. А вот этот вариант записал не кто иной, как Александр Сергеевич Пушкин.