Вениамин Каверин - Письменный стол

В Сплите — комплекс Диоклетиана, где античные крепостные стены и др. строения 3–го века, раннего христианства, итальянской готики, дворцы и храмы Возрождения, барочные дома и дома последующих веков, вплоть до 19–го, составляют изумительный конгломерат. И все это не город–музей, все в нём живёт, двигается. Через узенькие средневековые улочки–лестницы протянуто белье, в окнах, двориках — кадки, горшки с цветами, на римских плитах у каменных, резных дверных наличников какого–нибудь 12–го века мальчишки гоняют мяч. В благородном перистиле, окаймлённом римскими аркадами, — лёгкие столики и стулья, где пьют турецкий кофе. На небольшой площади под яркими зонтами торгуют чудесными изделиями народного творчества — ковровыми, кружевными, резными из дерева, филигранными серебряными вышивками. Под тенью у храма Юпитера примостилась итальянская р1ггепа всего на 4 столика. Мы бродили часами по этим улочкам живущего полной жизнью города, где обретаются не только туристы, но и обитатели с их приметами повседневности.

А жили мы в основном (12 дней) на острове Брач, в маленьком белом городишке Пучище у глубокой бухты на вилле моего родственника Кирилла. Это настоящий райский уголок— тишина, малолюдье (сентябрь у них уже не сезон). Домик Кирилла белый, с мраморным полом гостиной и полным комфортом (газ, ванная, холодильник). Кругом маленькие, изогнутые южные сосны, растрёпанные древовидные кипарисы, пушистый тамариск, агавы, цветы. А рядом — это дивное, тёплое, прозрачное, ярко–бирюзовое море, где мы купались и проводили полдня.

В Пучище (как и во всей Долматин) дома и сады расположены на террасах всхолмлённого острова. Все эти стенки, поддерживающие террасы, производили на меня волнующее впечатление. Ведь это труд сотен поколений, в течение тысячелетий. (Я невольно вспоминала, как мы обрабатывали огород в 1917–22 гг. в Массандре. Копнешь лопатой — и на ней десяток камней, которые отбрасываешь в кучу, и эти кучи из года в год росли, превращаясь в высокие гряды и стенки. А ведь в Долматии земля куда каменистее.)

Быт — изумительно прост. Каждое утро мой Ал–др Ал–дрович шёл в магазин и возвращался через 20 минут с сумкой, полной плодов, овощей и всего, что нужно, чтобы приготовить вкусный обед и ужин.

Были мы и в сказочном Дубровнике, Трогире… Но мне пора остановиться, т. к. Вы уже, наверное, устали от моего письма (вот разболталась!).

А рассказала я сотую долю увиденного и перечувствованного. Приобрели мы там и несколько друзей, и знающих немного русский, и не знающих. Новые друзья пас миого возили, показывали ещё оч. многое. Расставались с поцелуями, с приглашением приехать к ним.

Пишу, Ал. Ал. мне говорит — возможно, Вениамин Александрович там всюду был и ему твой рассказ не будет интересен (?!).

С Тамарой Хмельницкой [15] Литературовед, ученица Ю. и. Тынянова. я училась и даже немного дружила в Старом доме на Исаакиевской площади, 5, в 1924 году. Что–то о ней читала, а потом — потеряла её.

Лидии Николаевне мой сердечный привет и поцелуй.

С благодарностью, почтением и душевными чувствами

Ксения Стравинская.

Вся моя семья и благодарит и низко кланяется.

28. XII. 75

Милых Лидию Николаевну и Вениамина Александровича поздравляю с Новым годом! Пусть он будет для Вас добрым и счастливым, успешным и благополучным.

С большой грустью думаю, что очень давно о Вас ничегошеньки пе знаю, и где узнать — не ведаю. Очень надеюсь, что Вы все–таки здоровы (в нашем возрасте хотя бы относительно). Каждый месяц тщетно ловлю «Звезду», но потом узнаю, что «Окон» [16] «Освещенные окна». не было.

В октябре мы, чисто случайно, не попали в Москву… Но начну от печки. Мой Алекс–др Алек–дровнч в августе был на яхтенных соревнованиях в Польше, проездом в Штеттине, сутки в Варшаве. Вернувшись, он сразу (со мной, конечно) поехал в Ярославль. Два дня мы наслаждались созерцанием его архитектурной старины, монастырей, церквей. Съездили в Ростов–Великий (чудо!), а на третий — двинулись пароходом в Астрахань и обратно. Пароход «Усиевич» — старый, колёсный, уютный, даже комфортабельный (бывший «Граф» бывшего «Пароходства Кавказ и Меркурий») и, конечно, не туристский.

Мы «нанизывали» русские города, где бродили часами. От каждого города разные впечатления и свои эмоции. Южные — ещё очень губернские, хотя кое–где и воткнуты здания из стекла и бетона, а на окраинах разлились наши универсальные «Гражданки» или Ваши «Чертаиовы». Волгоград — совсем новый, но волнует землёй, на которой он построен. Мамаев курган неожиданно произвёл очень сильное впечатление. Хоть есть что–то излишнее, по общая композиция всего мемориала архитектурно очень хорошо найдена.

Подзастряв несколько дней на обратном пути в Горьком, у братьев Ал. Ал., мы поехали во Владимир, осмотреть его соборы, съездить в сказочный Суздаль и паломниками но зелёным нолям сходить к Покрову на Нерлп. Перед отъездом про все это ещё раз было перечитано, выписано, пролистаны книги, альбомы, но, как говорится, лучше один раз увидеть… и, конечно, без экскурсий, самим разглядеть эти наивные и мудрые росписи, эти величественные и трогательные архитектурные объёмы. Сколько ещё есть резервов радости и наслаждения в нашем, увы, преклонном возрасте!

Я вот пишу и думаю, что Вы уж несомненно все это сами видели, но мне просто хочется поделиться приятным.

Мы осуществили задуманное, но наша поездка «под самый занавес» кончилась неожиданно: во Владимире А. А. упал и сломал в ступне ногу. Ему наложили гипс, и намеченное посещение Москвы не состоялось. Мы вернулись в Ленинград. Пребывание на больничном было весьма плодотворным: А. А. очень много успел сделать для дома — систематизировал, клеил, кантовал и пр. пр. Сейчас он здоров и трудится.

Мой внук весной кончил школу. Потом начались наши волнения и переживания. В медицинский институт он не попал и сейчас с интересом учится в фельдшерском училище. Дальше жизнь подскажет, что будет.

В начале мая я положила на стол директора издательства «Музыка» свою работу. Еще экземпляры дала прочесть Ларисе Мих. Кутателадзе [17] Заведующая отделом музыки Ленинградского государственного института театра, музыки, кинематографии. и двоим знакомым музыковедам, авторам книг. Стала ждать со страхом — что будет?! Реакция была утешительная — одобрили, интересно, даже хвалили. Директор тоже. Долго не мог он осуществить свой выбор ответственного редактора. Наконец осенью им оказался художественный руководитель филармонии, недавно назначенный, довольно молодой музыковед, стравинист. Тот одобрил мой труд, но посоветовал сильно сократить чудесные письма моей сестры, заменив моим повествованием, и ещё дополнить книгу. Вот этим я занималась с ноября, в январе должна кончить. Все это непривычно и неожиданно, даже странно, но — интересно.